Юлия Нифонтова - Шиза. История одной клички [Повесть]

После бурного свидания захламлённая квартира показалась Янке уютным и безопасным убежищем. Неожиданно обнаружилось, что с дачи вернулась Сеткина мама. Однако, кроме Янки, это обстоятельство никого особо не смутило. Компания расположилась в несвежей и многоопытной Сеткиной спальне.

Обрушив на себя в ванной горячий тропический ливень, Янка пыталась смыть преследующий запах ненавистного автовладельца и его не менее ненавистного автовладения. Но, так и не сумев справиться с навязчивым запахом и необъяснимым чувством вины, девушка рухнула на короткую кровать. Предназначение странной, почти игрушечной кроватки в грешном алькове так и осталось бы загадкой, если бы позднее не выяснилось о существовании маленькой Сеткиной дочки. Девочке было полтора годика, и она месяцами лежала в больнице одна. Дочь болела слишком часто, а её сексуально активная мамаша не могла позволить бурлящему потоку жизни проносить свои мутные воды мимо.

Но забыться в исцеляющем сне Янке долго не давали истошные звуки акта любви с первого взгляда, творимого на противоположной кровати. Рассохшееся ложе страсти жалобно скрипело, деревянная спинка билась об стену в горячем африканском ритме. Пантагрюэлевские тени от задранных Сеткиных ног дрыгались на потолке. Сетка, изображая из себя героиню эротических фильмов, томно постанывала и шептала Серому, что он почти первый мужчина в её биографии. Порой, забываясь, переходила на визгливые откровенные нотки, а опомнившись, вновь принималась охать и ахать эстетично, как в кино. Серый проявил себя по-стахановски упорно и на глупости не отвлекался. Янке страшно хотелось в туалет, но она не могла нарушить ответственный производственный момент.

Угомонившись лишь под утро, любовники ещё долго шумно ворочались, храпели и выпускали газы в праведном сне людей, выполнивших свою нелёгкую, но такую необходимую стране работу. Под натруженной кроватью, рядом с пустыми полторашками из-под пива, сиротливо белел крохотный сандалик…

Очнувшись ближе к полудню, Янка ожидала от Сеткиной мамы грандиозного скандала, примеряя ситуацию на свою семью. Реакцию Янкиной мамы на появление пьяной дочери с хахалем посреди ночи даже представить страшно. Это было бы что-то напоминающее картину Сальвадора Дали «Предчувствие гражданской войны». Вместо этого с кухни доносился мягкий хохлятский говорок, призывно стучала посуда, шаркали тапочки, включался и выключался кран.

К вечеру заявился Серый, но вопреки ожиданиям не для того, чтобы продолжить трудовой почин. В этот раз Серый соответствовал своему имени — он был совершенно серый, особенно губы. Заикаясь и тормозя, он лепетал нечто несуразное. После продолжительных наводящих вопросов девушкам удалось выяснить, что погиб Вадя. Утром его обнаружили в Солёном озере в затонувшем автомобиле. Сетка, икнув, придавила губы обкусанными ногтями с ядовито-зелёным маникюром и строго, со значением посмотрела на Янку. В голове у Янки сразу же всплыли её злые вчерашние пожелания Ваде, чтоб тот сдох, да ещё и вместе со своей поганой машиной.

( Детские воспоминания)

Это ещё во втором классе было…

Возвращаюсь из школы после второй смены. Помню даже, как аппетитно хрумкал под валенками снег, словно кто-то сухарики грызёт. А я голодная и замёрзла, как цуцик. Портфель тяжёлый, будто пудовыми гирями набит. Да ещё в подъезде темнотища — хоть глаз коли. С ожесточением жму на звонок, ещё, ещё… Молчание. Никто не спешит впускать меня в тёплую квартиру.

Находиться жутком в мраке, как внутри пузырька с холодной чёрной тушью, страшнее и страшнее с каждой секундой. Кажется, что кто-то сверлит спину недобрым взглядом. Вдруг сверху послышался приглушённый, хриплый вздох. Я в панике понеслась вниз.

Остановилась на последнем лестничном пролёте, почти у самого выхода, стала осторожно нащупывать ногой темноту. Что там внизу, последняя ступенька или уже пол?..

Вдруг, холодея от ужаса, явно ощутила, что мне в спину упёрся чей-то палец. Замерев на долю секунды, пулей вылетела из подъезда, забыв о том, что боялась споткнуться в темноте. Опомнилась только на улице. Отважно открыла настежь двери подъезда, пытаясь разоблачить «преступника». Но одинокий, тусклый фонарь высветил совершенно пустой подъезд. С печальным скрипом, одна за другой захлопнулись двери.

Не помню, сколько я сидела на скамейке в полном оцепенении, тупо уставившись на свою тень. Меня трясло. Между лопаток по-прежнему ощущался зловещий толчок указующего перста. Смутное понимание того, что привычную жизнь пошатнула незримая бесовщина, усиливалось с каждой тягучей минутой. В ужасе, я почувствовала, что шевелятся волосы. На тёмном пятне тени от головы медленно поднимались вверх два острых бугорка. Сомнений не оставалось — у меня растут рога! Они тянулись и отчётливо вырисовывались двумя изогнутыми треугольниками. Самое страшное, что я ощущала это леденящее душу произрастание из черепа, раздвигающее волосы и петли вязаной шапки. Я стала медленно поднимать руки к голове, и ладони наткнулись на две твёрдые опухоли.

— Яна, что, голова болит? Ты почему не дома? Где ключи? — к дому торопливо шла мама.

С ужасом представила мамину реакцию на рогатую дочь. Горячая волна, обдавшая при этой мысли, вернула рукам чувствительность. Я наконец осознала, что сжимаю мягкие балаболки: «Как же я могла забыть о них? И ключи лежат на дне портфеля. Даже и не вспомнила, привыкла, что дверь всегда мама открывает».

— Мамочка, ты пришла! Ты пришла…

На обрыве над озером ветер, казалось, дует со всех сторон. «Это хорошо, — думала Янка, — меньше мутит. Но зато плохо, что мозги от холода проясняются — считают очки не в мою пользу. Ведь такое уже не в первый раз!» Вспомнился рыжий пацан, постоянно дразнивший Янку в школе, — схоронили в прошлом году. Математичка Галина «Падловна», что заставляла снимать золотые серёжки — подарок бабушки — и грозила оставить на второй год. И ещё, и ещё… «Всем им я желала смерти — и они мертвы. Теперь Вадя. Кто следующий?»

Продирал озноб. Сколько ни сиди на берегу, а события последней ночи гнали в укрытие, какое-никакое, а всё же лучше, чем на улице. По дороге к Янке пришло ещё более страшное воспоминание. Однажды в пылу праведного гнева, который случался у мамы Иры по десятку раз на дню, родительница, раскалив страсти до той точки, после которой обидчика убивают, сообщила, что, когда долгое время не могла забеременеть, папочка предупредил: с бесплодной жить не будет. Мама Ира в обиде на Господа отчаялась взывать к равнодушным небесам и обратилась в «учреждение» этажом ниже к Самому — руководителю Преисподней. В результате на свет появилась Янка — подарок от Лукавого. Тираду завершала дежурная фраза, что по досадному недоразумению мамочка не задушила исчадие ада, пока оно, то есть Янка, ещё помещалось в коляске. «Похоже на бред. Почему умирают люди, которых я ненавидела и желала им смерти, а ведь многих из них я едва знала?»