Олег Попцов - Обжалованию не подлежит

Лена закрывает лицо руками, путаясь в полах не по росту длинного халата, выбегает прочь. Хлопает дверь, и через минуту он уже слышит равномерный звук журчащей воды и громкие всхлипывания.

«Скверно, — думает Сергей, — как же все скверно».

Случилось худшее. Ее нежелание отвечать превратило весь этот разговор в обычную истерику озлобленного человека.

— Вас, — усмехнулась секретарша и показала глазами на лежащую рядом с аппаратом телефонную трубку.

— Меня? — Николай покачал головой, — Здесь какая-то ошибка.

Секретарша несерьезно фыркнула и уткнулась в стопку бумаг.

Теперь уже все сидящие в приемной, а их было человек шесть, с плохо скрываемым любопытством разглядывали его. В любое другое время он не обратил бы внимания на грубоватую улыбку секретарши, ни на это случайное собрание скучных, невыразительных лиц, которые вот уже час томились ожиданием и тем не менее никак не рискнули бы выразить свое неудовольствие. Именно так. В любое другое время, но не сейчас.

Он не был суеверен. Хотя непонятные обстоятельства двух последних дней сделали его пристрастным и подозрительным. Сначала эта шумная встреча, словно его собственный приезд был внезапным только для него. Потом предложение поехать, отдохнуть, развеяться. Путевка в Крым. И как суммарный итог всем прочим удивительностям внезапный вызов к Фролову и разговор, разговор доверительный и невероятный. Сначала он молчал. А потом сказал, что не знает, не знает, что ответить, так как все происходящее напоминает ему плохо придуманный сон.

Фролов сразу стал очень серьезным. В его голосе послышались нотки сожаления.

— Напрасно, — сказал начальник стройки. Лично его не устраивает роль сказочного волшебника. Разумный шаг не прихоть начальника, а необходимость. — Вам сколько? — вдруг спросил Фролов.

— Двадцать восемь.

— Вы когда-нибудь думали, что такое четверть века?

— Нет, не думал, — признался Николай.

— А зря… Я в ваши годы уже возглавлял приличное строительство. И имел много, очень много неприятностей. Вчера у меня был секретарь обкома комсомола и знаете с кем?

— Нет.

— С Харламовым. Помните Харламова?

— Помню.

— Светлая голова. Это хорошо, что он теперь в Москве. Предлагают объявить стройку ударной, комсомольской. А я смеюсь. Какой же из меня комсомолец? «А вы, говорит, омолодитесь. Климова в заместители возьмите». То, что в их разговоре присутствовал как бы третий человек и этим третьим человеком оказался Харламов, не могло быть простым совпадением. Надо полагать, вы думали о возвращении на стройку? — Фролов сделал на последнем слове ударение, как бы давая понять, что лично у него на этот счет нет сомнений. И если он спрашивает, то только из желания сделать их разговор более понятным и определенным.

— Разумеется, думал…

Этот старый и, видимо, порядком уставший человек вдруг неожиданно напомнил ему отца. Отец погиб в тридцать четыре года, и Николай никогда не видел его да и не мог видеть постаревшим. Но по мере уходящих лет отец не забывался, скорее, наоборот, моложавый, всегда улыбчивый, отец жил в памяти и не просто жил, а старел, как стареют все люди. Ругался на случайную седину, потом седел полностью, а значит, ругаться было уже не впрок, тяжелел походкой, и все тело становилось более массивным и неповоротливым. Отец говорил, советовал, пропадал на месяцы, иногда на годы, но затем снова появлялся, словно желая напомнить, что он есть, а значит, и дело подвернувшееся положено обмозговать.

Он думал о возвращении на стройку, и отец думал вместе с ним. И в мыслях их было полное согласие. Отчего сам Николай уверовал, что иначе быть не может. Однако ж Фролов говорит совсем другое.

— Товарищ Климов, вас просят к телефону. — Секретарша берет его за руку и проводит к столу. Он слышит, как кто-то смеется за спиной. Надо бы обернуться и посмотреть, кто это. А впрочем…

— Да, я слушаю.

— Николай?

Нет, он не узнал. За последние два года он отвык от телефонных разговоров. Если возможно почувствовать чужой голос, то он его почувствовал.

— Да это я. — Какую-то секунду он медлит, а затем тихо добавляет: — Лена…

— Значит, ты вернулся?

Ему мешает присутствие этих людей. Он отворачивается к окну, словно от этого его голос будет менее слышным.

— Вернулся…

— Я рада. Интересно, как ты выглядишь.

— Обычно…

— Сколько же мы не виделись, полтора года.

— Да, и еще четыре месяца…

— Боже мой, как же летит время…

Завтра будет месяц как он в городе… Не так много, но и не так мало. Собственная скованность, какая-то необъяснимая невластность над событиями уже перестала удивлять его. Минутами позже Фролов, сейчас Лена, через какое-то время еще кто-нибудь.

— Ты, как всегда, занят? — Лена тут же поняла всю нелепость своего вопроса, хотела поправиться, но он уже что-то отвечал.

— «Как всегда» было очень давно. Пока же ничего конкретного. По этой причине я сравнительно свободен.

— Я понимаю, мне следовало догадаться самой, действительно глупый вопрос. Мы можем встретиться?

Николай переменил позу: рука затекла и стоять было неудобно. За спиной открывались и закрывались двери. Видимо, приходили новые люди. И хотя лица его не было видно, могло случиться, что его все равно узнают и тогда разговор немедленно оборвется.

— Хорошо, но будет ли это удобно?

— Не знаю, не думала.

— В таком случае когда и где?

— Не знаю…

На какую-то минуту ему показалось, что все действительно как и прежде. Сейчас он выскочит на улицу и встретит ребят. Димка уже в спортивном костюме. Сашка забыл рюкзак, и потом надо же что-то сказать Катюше. «Между прочим, она с удовольствием бы поехала,» — говорит Сашка на всякий случай и обиженно вытягивает губы.

Алеши еще нет, Алеша придет последним. Нет, он не опоздает. Он просто придет последним. Потопчется на одном месте, почешет за ухом, а затем скажет:

— Я вообще-то не очень уверен, что надо ехать. Холодно, какая рыба.

— Где же Сергей?

— Сергей? — переспрашивает Лена.

— Сергей, — машинально повторяет Николай.

— Я тебя не понимаю.

Она его не понимает. Николаю вдруг становится весело. В самом деле, при чем здесь Сергей.

— Алло, ты меня слышишь?

— Разумеется.

— Вот и прекрасно. Тогда через час у Старых ворот.

Уже на выходе он успевает заметить несколько знакомых лиц. Времени для разговоров нет. Открывается дверь кабинета, и в приемной появляется Фролов. Все поднимаются ему навстречу. Отлично, есть возможность уйти незамеченным.

У Старых ворот шумно. Прокладывают туннель. Говорят, будут сносить соседние дома и расширять проезжую часть. По проекту здесь должна быть площадь. Уже и название придумано: «Площадь Космонавтов». А ворот не станет. Их попросту снесут. Пройдет время, и никто не будет знать, что именно в этом месте на перекрестке трех невзрачных улиц когда-то стояли Старые ворота. Нет, их не ждет будущее исторических реликвий. Они не были замечены великими мира сего. И то, что на этом месте встречался какой-то Витя с какой-то Наташей и еще тысячи Наташ приходили сюда с замиранием сердца, никого не интересует. Увы, но камни с надписью «Мила + Сережа» еще не обрели археологической ценности. Старые ворота всего-навсего снесут, значит, случится еще одно добропорядочное безрассудство, о котором никто и никогда не догадается. Николай ласково погладил шершавые камни. Ворота стоят на самом солнцепеке. От камней тянет пыльным теплом.