Андрей Бинев - Тихий солдат

Но Белов отрицательно покачал головой:

– Ваши скорее порешат…

Он многозначительно посмотрел вслед дымивших уже далеко, на извилине дороги, танков.

Павел ничего не ответил, только стрельнул в старика настороженным взглядом. Шоссе почти опустело.

– По берегу пешком километра полтора до нас, по шоссе все пять, – задумчиво произнес Павел, словно самому себе, – Вот остановлю сейчас кого-нибудь и доеду, а потом вернусь за своими.

Белов нерешительно топтался рядом.

– Ты иди, дед, а то как бы кто тебя тут не стрельнул, да еще и меня заодно. Отсвечиваешь тут своей фашистской робой!

Старик послушно кивнул и тяжело выдохнул. Потом он кивнул еще раз и, молча, повернулся к Павлу спиной. Он медленно, неуклюже балансируя руками, побрел к дюнам, из-за которых торчал по-прежнему чадящий обломок фабричной трубы. Павел растерянно посмотрел ему вслед. Ему вдруг опять стало жалко этого одинокого, обреченного человека.

– Белов! – крикнул Павел и закашлялся, – Черт! Белов! Старик!

Тот остановился и медленно обернулся. Наверное, бессмысленные глаза его сына были такими же, как сейчас у него.

– Слушай, дед, ты бы нашел себе штатскую одежду!..покопайся там…, определенно найдешь… И иди себе отсюда, подальше… Скажи, пленный был, дескать, силой привезли… И фамилию свою по-русски говори, без этих твоих …двух «эф»! Ну их к ляду! Петр Белов и всё! Нормально! А то ведь…того… Сам понимаешь! А за коробки спасибо тебе. И за помощь…

Белов благодарно закивал, улыбнулся беспомощно и прощально махнул над головой длинной своей белой рукой. Через минуту-другую он уже скрылся за серыми дюнами.

Павел, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, отбивал песок, въевшийся под шнурки его старых, разбитых ботинок, и осевший в складках обмоток. Он в то же время нетерпеливо всматривался в опустевшее шоссе. Похоже, где-то перекрыли дорогу, и на этот участок никто въехать не мог, иначе невозможно было объяснить пустоту на шоссе. И вдруг далеко, за сосновым частоколом, как бы в ответ на тревожные мысли, что-то раскатисто рвануло и следом до шоссе долетели слабые отзвуки сухой пулеметной пальбы. Видимо, какой-то немецкий отряд прорывался на запад, но столкнулся с русскими, и теперь там шел бой.

Тарасов всерьез встревожился – в этом беспокойном муравейнике могла сработать цепная реакция, тысячи людей вдруг расхватают в мгновение ока свои оружейные пирамиды и, отчаявшись ждать не божьего, а человеческого суда, прыснут вдоль побережья, сметая все на своем пути – таких же усталых, как и они, победителей и случайно уцелевшие селения.

Они все, несомненно, погибнут, но успеют унести с собой многие жизни утомленных долгой войной людей, решивших, что все уже, наконец, закончилось и теперь следует ждать только мира. Победители и побежденные именно в усталости и сходятся, во всем остальном они разные. Они как два борца во французской борьбе: один сверху, другой в туше, однако оба обливаются потом, оба тяжело дышат. И все же одного из них ждет пьедестал, а другого позор.

Взрывы за сосновым бором возобновились, к небу метнулся кривой столб черного дыма. Павел беспокойно вглядывался в сосновый бор, будто хотел прошить его взглядом насквозь и узнать, что происходит по ту сторону Куршской косы. Нужно было срочно возвращаться к своим.

В этот момент из-за высокой дюны, скрывавшей поворот шоссе, показался открытый легковой автомобиль песочного цвета, идущий на приличной скорости в его сторону. Павел выскочил на дорогу, споткнувшись о край небольшой воронки, выпростал вперед автомат и дал длинную очередь поверх автомобиля. Колеса истерично завизжали, машина заходила опасными виражами и замерла метрах в десяти от Павла, почти перегородив шоссе.

Перед невысоким лобовым стеклом автомобиля выдавалось вперед массивное запасное колесо, а справа от водителя на крепких кронштейнах держалась совковая лопата с длинным черенком. Весь кузов, слева и справа был изрыт ровными продольными ребрами, сзади виднелась свернутая гармошкой брезентовая крыша. То был знаменитый, испытанный в боях в Африке и на Восточном фронте Kfz.1 или, как его еще называли немцы, «KdF Typ 82 Kübelwagen». Когда-то военный переводчик из штаба армии терпеливо объяснял разведчикам Вербицкого, что немцы еще называют этот армейский вездеход Kraft durch Freude, что означает «сила через радость». Вербицкий принуждал своих людей изучать не только эсесовские и армейские звания, но и типы немецких военных машин. Особенно увлекся этим Максим Крепов. Как-то разведгруппа притащила к своим старого перепуганного немецкого гауптмана, захваченного с таким вездеходом. Крепов облазил всю машину, снизу доверху, залезал под днище, заводил ее, разворачивался на скорости, гудел в мощный клаксон, при этом все время громко цокал языком. Потом он восхищенно заявил:

– Народная машина! Каждому подойдет! Хоть ты колхозник, хоть работяга, даже если ты, скажем, председатель или генерал! Эх, нам бы в хозяйство такую! Где хошь проползет. У нее сзади даже кронштейн для зенитного пулемета имеется. А вот эта, так у нее вообще оба моста ведущие! На такой и пахать можно… Трактор! Чудо техники!

Потом эту машину раздавила самоходка, случайно. Разворачивалась и наехала. Крепов рыдал как дитя и гневно колотил по бесчувственной броне самоходки уцелевшей от вездехода лопатой. Артиллеристы боялись высунуться, так до вечера и просидели в своей скорлупе, а Крепов их упрямо караулил и забалтывал всех, кто оказывался рядом:

– Я ему говорю, стоять, тупая железная рожа! А он хрен свой глупый выставил вперед и как даст по газам! Ну, глядите, люди добрые, чего эти самоходчики с техникой делают! Пусть только вылезет, деревня! Я ему по кумполу вот этой лопатой! А лопата…, глядите, какая лопата! К ней самой движок приделай и ездить можно, даже летать! Вот, что значит мысль! А у этих…одна глупая дурь в башке! Даром, что наши! Ну, чего вам автомобиль-то сделал! Что, некого давить больше? Фашистов дави, а технику не тронь!

От него стали шарахаться, а он прямо рыдал над расплющенным железом и всё причитал.

Вот именно такая «Сила через радость» и замерла поперек шоссе, когда Павел дал длинную очередь поверх пилотки водителя-немца. Над задним сидением автомобиля высилась фуражка с непомерно высокой тульей и спесиво поблескивал крупный монокль.

– Хальт, сволочь! – громко крикнул Павел, – Стоять! Выходи к чертовой бабушке!

Однако водитель и его пассажир сидели неподвижно, двигатель вездехода низко урчал.

– Глухонемые, что ли! – продолжал лютовать Тарасов, осторожно приближаясь к машине и потряхивая для убедительности стволом автомата, – Кому говорят, выходи к чертовой немецкой бабушке!

– Nicht verstanden, Herr Offizier! – проговорил, наконец, немец в пилотке.