Андрей Бинев - Тихий солдат

Руковшников, увидевший это со стороны (он был занят с Анной Марковной у печатной машинки со срочным документом, касающимся охраны) предостерегающе поднял ладонь и демонстративно нахмурился. Позже он отвел в сторону Павла и шепнул:

– Ты все правильно делаешь! Маршал у нас горячий! Сегодня так, а завтра эдак! Вот упустишь кого-нибудь, тогда он тебя прямо с винтовкой съест, без масла даже. Выгонит к чертовой матери! А если малость задержишь кого-нибудь в приемной ради нашего дела, так самое большее, поорёт, даже по шее может двинуть, но все равно уважать будет… Потому что ты свою задачу знаешь и исполняешь ее примерно! Так держать, Тарасов!

Но на этот раз все обстояло иначе, потому что не было теперь рядом Рукавишникова, и вообще никого, кроме Анны Марковны, не было. Да и полковник Тарасову нравился, стройный, с ясным взглядом, занятой, энергичный. Таких маршал более всего ценил и за задержку такого обычным окликом не обошлось бы.

Павел тяжело вздохнул, зажал подмышкой высокий ствол винтовки и привычно пробежался руками по бокам полковника, который специально для этого все еще стоял с разведенными в стороны руками.

– Всё? – криво усмехнулся полковник, – Чистый?

– Так точно, товарищ полковник, …только никого из офицеров все равно же нет! – Павел с усилием взял себя в руки, решительно отбросив в сторону мысль о том, что полковника в виде исключения можно было бы пропустить, и, отводя глаза, твердо заявил, – Так что вам все равно придется обождать. Вон на диванчик присаживайтесь, товарищ полковник. Не положено иначе, виноват…!

Но полковник не успел присесть, хотя и сделал уже нетерпеливый, нервный шаг к дивану. Тут повторилось почти то же самое, что тогда было при Рукавишникове со штатским.

Дверь из кабинета с грохотом распахнулась и в приемную буквально влетел расхристанный, взъерошенный Семен Михайлович. Усы его по обыкновению грозно топорщились. По-видимому, все еще не забывалась неудача с буфетчицей Галей. Буденный горячо блеснул глазами на полковника и грозно прорычал:

– Сколько вас ждать! Где доклад, черт бы вас всех драл! Мне к наркому через час!

Он зыркнул бешеными глазами на Павла и еще громче заорал:

– Где эти бездельники! Где адъютанты! На фронт сошлю!

Но никакого ответа от Павла он и не ждал. Тотчас развернулся на каблуках и широкими шагами метнулся обратно к себе в кабинет. За ним торопливо последовал сильно побледневший полковник с тонким портфелем, зажатым подмышкой. Полковник осторожно прикрыл за собой обе створки двери.

В приемной не умолкал сердитый стрекот «Ундервуда». Прошло несколько минут, может быть две или три, и вдруг, словно перекликаясь с канцелярской машинной пальбой, из кабинета маршала грохнул выстрел.

Павел пошатнулся от ужаса, мгновенно горячо ударившему сначала в сердце и тут же в голову. Краем глаза он заметил, как испуганно отпрянула назад машинистка, в два прыжка очутился у двери маршала, передернул затвор, резко распахнул створки высоченных дверей и тут же, с винтовкой наперевес, вломился в кабинет Буденного.

На ковре, перед длинным полированным столом для совещаний, раскинув руки, лицом вниз, лежал тот самый худой полковник. Маршал, в распахнутом кителе, чуть пригнувшись, стоял над телом и как будто с любопытством смотрел на бегущую от головы по ковру струйку черной крови. Рядом с полковником на ковре валялся небольшой никелированный браунинг.

Семен Михайлович медленно поднял глаза на Павла и вдруг растерянно развел руками:

– Вот, брат…какие дела! Застрелился, дурак! Я только сказал…в сердцах что-то, а он бах и прямо в голову себе. Вон из этого пистолетика. Как же ты его не досмотрел, солдат?

Павел медленно опустил винтовку и сделал невольный шажок вперед.

– Я досматривал, товарищ маршал, …честное слово! Не было у него никакого оружия. ТТ он в приемной оставил и всё… Я не знаю, откуда…

Буденный тяжело вздохнул, отвел взгляд и устало пошел к своему огромному письменному столу, что стоял в левом углу, около окна с настежь распахнутой форточкой.

– Охрану вызови, солдат, – буркнул он, не оборачиваясь, словно говорил о чем-то обыкновенном, – Пусть унесут его. А то кровью все зальет… Ковер тут…казенный.

– Слушаюсь…, товарищ маршал Советского Союза, – еле слышно отозвался Павел и растерянно попятился в распахнутую дверь.

Винтовка в его руках все еще была направлена острым штыком в сторону распростертого на полу тела. Штык мелко подрагивал, а на его кончике ярким веселым огоньком сверкал солнечный луч от окна. В кабинете было так убийственно тихо, будто кто-то боялся побеспокоить сон человека, застигший того в самый неподходящий момент.

Павел так и показался в приемной спиной к ней, медленно развернулся и растерянно поискал что-то глазами. На его лице застыло крайнее изумление, быстро меняющееся на глухое озарение. В голове, набирая скорость, понеслись мысли, одна другой страшнее. Они наполнили его взгляд болью и отчаянием, как стакан мгновенно набирается водой. На углах глаз закипела неожиданная слеза и тут же высохла от того, что глаза будто воспалились из-за высокой температуры, ударившей ему в лицо. Ему не раз приходилось видеть насильственную смерть, но тогда она была объяснима, хоть и жестока, а тут оставалась одна лишь жестокость и безвыходность. Полковника уж нет, его не вернуть! А вот безвыходность осталась, и осталась она не с маршалом, даже не с полковником, которого уже ничего не касалось на этом свете, а с ним, с солдатом, честно стоявшим на своем посту. Он вдруг ясно осознал, что его жизнь продлится немногим более чем уже угасшая жизнь полковника, и что, если эта жизнь и продлится, то теперь она станет иной, связанной со старой лишь тем единственным выстрелом из никелированного браунинга, невесть как оказавшегося в кабинете маршала.

За своим столом оцепенела Анна Марковна. Она испуганно выглядывала из-за громоздкого «Ундервуда», бледная, неузнаваемая.

В приемную вошли, беззаботно и даже весело болтая о чем-то, видимо, очень весеннем оба молодых адъютанта. Здесь как будто не было войны. О ней либо ничего не знали, либо знали так мало, что она не заслуживала серьезности на лицах. Зато за окном разворачивала свою легкую конницу очередная весна и это радовало их.

Сразу за ними следом – напротив, нахмуренный как обычно, вошел Стирмайс и еще один, новый офицер охраны, с заинтересованным, любопытным пока еще лицом.

Несмотря на разницу в настроении они все сразу одновременно догадались, что тут только что стряслось нечто экстраординарное – и по необычному виду машинистки, всегда собранной и строгой, а на этот раз крайне растерянной, и потому, что часовой с будто воспаленными глазами оказался с наклоненной вперед винтовкой у распахнутых дверей кабинета маршала. Лица их тут же приобрели одинаковый серый цвет и вытянулись так, что стали почти неотличимы один от другого.