Андрей Бинев - Тихий солдат

– До сегодняшнего дня все там же, – печально ответила за Павла Маша, а тот только робко развел руками и опустил голову.

Герман Федорович вдруг нахмурился, почувствовав неладное:

– Натворил что-то? Так просто, небось, не зашла бы? И его бы не привела.

Маша тяжело вздохнула.

На следующее утро в приемную к Буденному вошел, заметно прихрамывая, генерал-майор Герман Тарасов, строго посмотрел прямо с порога на одного из тотчас вскочивших молодых адъютантов и пожилую машинистку за ее шумной работой. У двери стоял навытяжку часовой с винтовкой. Краем глаза генерал отметил, что у того исключительно тупое и бесстрастное лицо. Это его неприятно кольнуло, отозвавшись в сердце чем-то непривычным, презренным для фронтовика. Он постучал пальцами по краю стола, не отрывая взгляда от внимательных, напряженных глаз смазливого адъютанта. В голове некстати пронеслось, что у того, пожалуй, слишком оттопырены крупные уши – святятся от солнца розоватой, поросячьей чистотой, точно китайские фонарики. Он видел такие бумажные фонарики в двух или трех домах в Забайкалье. Но генерал тут же взял себя в руки и сурово, добавляя к голосу солидные басовитые нотки, распорядился:

– Доложите маршалу. К нему срочно просится генерал-майор Тарасов, командующий 24-й армии.

– Слушаюсь! Однако, товарищ командующий, Семен Михайлович, сейчас заняты, у них офицеры из оперативного отдела штаба Центрального фронта. Совещаются… Но я доложу…тотчас, как только это станет возможным. Незамедлительно доложу, товарищ генерал-майор! Прошу пока обождать здесь. Чаю желаете? Мы из буфета можем попросить. Доставят немедленно.

– Пожалуй. С лимоном…и попросите сахару побольше, кусков шесть. Я сладкоежка, – генерал вдруг мягко усмехнулся, словно сообщил о чем-то очень трогательном.

Адъютант вежливо, с пониманием ответил умелой улыбкой и тут же взялся за телефонную трубку. Он был младше генерала лет на десять-одиннадцать, но тут же в уме подсчитал, что никогда не догонит того в звании. Тем более, к тому времени война окончится и генеральские погоны будут раздаваться уже по более экономному принципу. Адъютант тяжело вздохнул и с усилием отогнал от себя и ту мысль, что, несмотря на войну, он и теперь не на фронте, и носить ему свои капитанские погоны еще очень и очень долго, да и без боевых наград придется, видимо, обойтись. Зато, скорее всего, живым останется. А это уже немало. Почти карьера по военному-то времени…

Когда солдат в белом, слишком коротком, халатике принес чай и аккуратно поставил его перед Германом Федоровичем, дверь в кабинет к маршалу внезапно широко распахнулась и оттуда молчаливой толпой вышло человек восемь: от капитана до полковника. Адъютант резко поднялся и, отправив генералу предупреждающий, вежливый жест, ловко шмыгнул за дверь. Генерал криво, с непроизвольным презрением, усмехнулся, но все же подавил в себе улыбку и звонко погремел ложечкой по стенкам чайного стакана, будто смешивая сахар.

Через минуту адъютант вышел, чуть порозовел, под цвет своих оттопыренных ушей, и, дважды извиняясь, попросил сдать ему личное оружие.

– У нас тут, товарищ генерал…, вчера неприятность вышла… Застрелился один полковник из оперативного отдела… Опытный человек, старший офицер…и такое вот несчастье!

От лица адъютанта вдруг резко отхлынула краска, даже уши побледнели. Дело было в том, что в его голове только сейчас сложилось то, что и фамилия часового и этого генерала одна и та же. Герман Федорович тотчас понял, что адъютант именно об этом сейчас подумал, и лицо его стало непроницаемо надменным. Он молча достал из глубокого кармана генеральских бриджей с яркими лампасами небольшой пистолет и аккуратно положил его на стол перед адъютантом.

– Это все, капитан. Больше у меня ничего нет.

Из дальнего угла отделился другой капитан, высокий, старшего этого, светловолосый с хрустальными, очень холодными, прозрачными глазами. Он вошел незадолго до генеральского чая, и сразу сел в том углу. А перед тем подошел к лопоухому адъютанту и тот ему что-то шепнул, совсем буднично, рутинно. Видимо, назвал фамилию ожидающего генерала, сам же еще не придавал этому значения.

Герман Федорович тогда сразу обратил внимание на светловолосого капитана и сообразил, что, должно быть, это и есть тот самый Стирмайс, но из тактических соображений решил не обращать на него внимания и даже демонстрировать это своей надменностью.

Но сейчас Стирмайс вел себя уже так, что от подчинения ему, капитану НКВД, не мог отказаться даже генерал-фронтовик, даже командующий одной из армий. Его уже нельзя было игнорировать, сколько ни надувай губ и ни вскидывай глаз к потолку.

– Позвольте, генерал. Я вынужден вас лично досмотреть, – твердо изрек светлоглазый капитан.

– Назовите себя, капитан! – продолжал упрямствовать про себя Герман Федорович, хоть и понимал бессмысленность этого. Но он никак не мог себе уступить, потому что это непозволительно для боевого генерала, в прошлом, к тому же, пограничника, а, значит, по-существу из того же кадрового состава, что и Стирмайс. Это-то тот должен понимать!

– Капитан Стирмайс. Офицер НКВД, Первый отдел. Я начальник охраны маршала Советского Союза Буденного. Поймите, это мой долг… Я обязан…

– Извольте. Только это напрасно, – Герман Федорович надул губы, слегка отвернул голову к окну и чуть отвел руки в стороны, как будто большая птица раздумывала, взлететь ли ей тотчас или просто проветрить под крыльями.

Стирмайс быстро, умело пробежал руками по бокам генерала и даже тронул его поясницу. Потом покосился на сапоги. Они плотно прилегали к икрам. Это его как будто успокоило и он, извиняясь одним лишь взглядом и, точно сдаваясь, легко приподнял кверху обе свои руки, мол, теперь все в порядке – неприятная процедура окончена. Дескать, она также унизительна и для другой стороны, но что поделать: война, кругом опасности, да и требования таковы.

Генерал Тарасов холодно кивнул и, тяжело хромая, двинулся в дверь кабинета маршала. Он отсидел больную ногу и теперь почти не чувствовал ее от бедра до щиколотки.

Пробыл он в кабинете Буденного около получаса. Маршал еще потребовал крепкого чаю и пирожков. На этот раз привезла все на тележке не вчерашняя Галя, а новая, низкорослая пожилая официантка. Ее тоже, как и всех теперь, быстро, без стеснения, досмотрел Стирмайс. Часовому эту обязанность уже демонстративно не доверяли – ведь версия о том, что вчера именно часовой упустил оружие, должна была иметь свое логическое продолжение и тем самым окончательно утвердиться. Официантка въехала со своей звонкой тележкой в кабинет и через две минуты выехала назад.

Генерал вышел от маршала чуть раскрасневшийся, но очевидно довольный встречей. Он молча засунул в карман бриджей пистолет и тут же развернулся лицом к Стирмайсу. Подумал немного и вдруг поманил его в сторону пальцем. Стирмайс неохотно подошел и сухо кивнул.