Андрей Бинев - Тихий солдат

– Послушайте…как вас там…капитан…

– Капитан НКВД Стирмайс, товарищ генерал-майор.

– Ну да…слышал уже… Вы тут, Стирмайс, полегче… Я вам вот, что скажу. С Павлом Ивановичем мы однополчане, оба пограничники в прошлом. Не родственники, хоть и носим одну фамилию. Он из тамбовских, а я коренной уралец…село Мокроусовское, на южном Урале. Должно быть, не слышали? Однако же сами, надеюсь, соображаете, …связи нет тут никакой. Даже и не думайте! Но в обиду я его вам все равно не дам! Кстати, капитан, а где вы лично были, когда это случилось? Почему не досмотрели того полковника? Как вышло, что здесь остался лишь один часовой? Один за всех. Не намеренно ли? Как-то все это весьма странно выглядит!

Стирмайс отпрянул, чуть побледнел. Его хрустальные глаза как будто подернулись мутной поволокой.

– Ну, ну! – продолжил генерал неторопливо, – У меня еще не сформирована разведка. Есть свободные места. Например, командир какой-нибудь разведроты…для начала. Пойдете? Всех ведь повыбило в сорок втором. Думаю, и теперь не слаще будет. Как насчет этого?

Герман Федорович говорил твердо и напористо.

Стирмайс растерянно кивнул несколько раз подряд, еще больше побледнел.

– Я подумаю, товарищ генерал-майор.

– Вот-вот. Об этом и поразмышляйте. А то тут, кроме как обыскать кого-нибудь, или несчастного рядового придавить, других дел-то нет. Скучно ведь для боевого офицера. Может, поэтому и не справились вчера? Прошляпили пистолетик-то? И маршала своего чуть под монастырь не подвели… Часовой, он ведь что? Рядовой состав, да и только. Даром, что сержант… Какой с него спрос? А вот где офицерская охрана НКВД в тот роковой момент была? Что ж вы молчите, капитан?

– Виноват…, – Стирмайс вдруг поймал себя на мысли, что именно так сержант Тарасов обычно ему отвечал и всегда краснел от напряжения.

Генерал, прихрамывая, пошел к выходу, остановился около бесстрастного часового, зачем-то внимательно посмотрел на него и вдруг опять повернулся лицом к Стирмайсу.

– Сержант Тарасов убывает на службу в разведку, в 70-ю армию. Я ее сдал, а он ее примет…по-своему, по-солдатски, тихо, без лишнего шума. Так что и вы подумайте, капитан. Это ведь я серьезно.

Стирмайс звонко щелкнул каблуками сапог и вытянулся. Герман Федорович, не торопясь, толкнул дверь и вышел в коридор.

Так окончилась эта часть жизни Павла Тарасова.

По заснеженной, темной дороге, в подступающей ночи, ехало четыре крытых автомобиля: «додж», два «виллиса» и один грузовой «студебеккер». Быстро стемнело, как это обычно бывает в последний день февраля. Снег постепенно сходил, обнажая кое-где стылую землю. В этих местах уже ощущалось приближение весны, однако ночью земля все еще сковывалась крепким упрямым морозцем.

Шел високосный 1944-й год. В войну к високосным годам относятся не так внимательно и суеверно, как в мирные времена. Возможно, потому, что пули, бомбы, снаряды и мины не разделяют годы на обычные и високосные, а надменно собирают свой кровавый урожай ежедневно и еженощно.

Дорога из Ровно через Острог в Славуту была довольно широкая и пустая. С наступлением темноты сюда старались не выезжать не только одинокие автомобили или крестьянские телеги, но даже куда более серьезная военная техника 13-й и 60-й армий, штабы которых были разделены между собой почти пятнадцатью километрами извилистого шоссе.

В стороне, в богатом крестьянском доме села Андрушовка, находился штаб 1-го Украинского фронта, которым командовал генерал армии Ватутин.

По ночам поблизости гремели выстрелы и взрывы, а ведь это уже был, хоть и не глубокий, но все же тыл армии.

На ночную охоту регулярно выходили диковатые бойцы из мелких бандеровских отрядов и диверсанты из ОУН УПА, что означало – «организация украинских националистов украинской повстанческой армии». Эти откормленные зажиточным населением в западных районах Украины боевики за годы войны прошли такую бранную школу, познали столько тайных особенностей партизанской и подпольной войны, что справиться с ними и с их конспиративными организациями регулярная советская армия, даже имея в своем распоряжении собственную контрразведку («СМЕРШ»), пока не могла. Многие из командиров ОУН когда-то проходили обучение в секретных школах немецких разведок и контрразведки. Первоначально, то были педантичные школы Абвера, затем – гестапо, СД, в том числе, штурмовые и карательные подразделения СС. Некоторые, в свое время, служили еще в польской армии или в полиции. Тот опыт, начатый еще в сентябре тридцать девятого года на восточных рубежах Польши, как нельзя лучше пригодился теперь – те же люди, те же связи, да и те же, по-существу, места.

…Машины свернули с шоссе в сторону когда-то зажиточного села Милятина. Там совсем недавно прошли бои, хоть и не продолжительные, но достаточно упорные, чтобы разогнать население и пожечь часть домов.

В трех километрах от Милятина из кромешной зимней тьмы, под узким рожком робкого, серебристого месяца, выплыл старый хутор, состоявший всего лишь из нескольких приземистых домов, заснеженных палисадничков, непроницаемого ряда высоких плетней с белой снежной шубой, заботливо накинутой поверху, и окоченелого яблоневого сада. Внезапно со стороны Милятина послышались выстрелы и несколько сильных взрывов. Небо на мгновение осветилось зарницей и тут же опять погасло, став иссиня черным. Вдруг пальба возобновилась и даже как будто приблизилась, словно сюда долетали уж если не сами пули, то уж во всяком случае, их леденящая злоба. Небо вновь вспыхнуло слепящим разрывом, мгновенно высветив заснеженное поле и несколько человеческих фигур на нем. Как будто кто-то далеко наверху на короткое мгновение зажег яркий фонарь, чтобы всмотреться в то, что творят люди на заснеженной земле и запечатлеть это в своей памяти, точно фотографию. Низкий раскат того взрыва, похожий на сбой гигантских шаров, докатился до машин, когда неведомый фонарь уже погас и окружающий, цепенеющий от холода, мир, вновь погрузился во тьму.

Передний автомобиль, поднимая снежную пыль на утрамбованной дороге, резко затормозил. Из него выскочил майор Белошицкий и побежал к следовавшему за его темно-серым вездеходным «доджем» зеленому крытому плотным брезентом «виллису». Вопреки другим упрощенным полевым моделям этой американской машины, именно эта выглядела солидно, она явно была сделана по особому заказу и предназначалась высшему командному составу армии, вынужденному двигаться по фронтовому бездорожью. Машина была надежно закрыта со всех сторон, на низких дверках нарастили дополнительные бронированные щитки, а окошки пассажиров задрапировали толстым брезентовым клапаном.