Андрей Бинев - Тихий солдат

Майор Белошицкий зло оглянулся на тонкожилого полковника и генерал-майор Крайнюкова, которые никак не могли сообразить, что им теперь делать, а от неожиданной бесцеремонности майора, грубо перехватившего Ватутина поперек груди, даже изумленно замерли. Но, увидев его исступленный взгляд, тотчас встрепенулись и одновременно подхватили раненного за ноги, приподняли над землей.

– Огонь! Огонь! – заорал куда-то себе за спину полковник Семиков, – Прикройте командующего! Огонь!

Пули заверещали в обе стороны с неистребимой энергией, словно только ждали окрика. Глухо рванула умело брошенная очень далеко кем-то из охраны граната, потом еще одна.

Хабибулин сделал большой прыжок вперед, за ним поднялись еще четверо или пятеро. Они тут же упали в небольшой заснеженный овражек и почти в упор стали заливать огнем нападавших. Оглушительно ухнула еще одна, третья по счету, граната. Кто-то из нападавших, темное, высокое тело, нелепо свалился в снег и громко простонал как раз в тот момент, когда выстрелы на мгновение затихли.

– Секир твоя башка! – заорал обрадованный Хабибулин, опять выпрямился, словно где-то внутри него развернулась упрямая пружина, и отчаянно метнулся вперед.

Этого как раз хватило для того, чтобы успеть впихнуть в серый «додж» уже совершенно бесчувственного командующего. Следом за ним в машину нырнули Крайнюков и полковник.

Белошицкий тут же отскочил в сторону и, встав на одно колено в полутора метрах впереди машины, стал поливать огнем то правую обочину дороги, то левую, то посылая очереди в сторону сарая и домов.

…Было очень странно, что почти сотня или даже больше нападавших не бросаются в контратаку. Казалось, это не опытные немецкие диверсанты, а какой-то вооруженный сброд, не имеющий единого военного командования. По существу, они могли смять охрану генерала (как поступили бы немцы), но, видимо, кто-то неведомый решил, что главное дело уже сделано и нужно срочно отходить. Целью засады был именно генерал и никто другой. А он, похоже, уже мертв, решили они, или, во всяком случае, смертельно ранен. Хотя весьма вероятно, что их и не было так много, потому что разместиться незаметно в таком количестве в двух крестьянских домах и в полуразрушенном, почерневшем от времени, сарае, было бы слишком трудно, и вряд ли кто-нибудь рискнул бы сделать это.

Возможно, полковник Семиков решил значительно преувеличить число нападавших, чтобы добиться от генерала Ватутина разрешения не контратаковать противника, а немедленно ретироваться. Генерал же Крайнюков, по всему было видно, растерялся и мечтал сейчас лишь об одном – поскорее вырваться из засады! Потому-то он с такой готовностью и поддержал Семикова, назвав даже еще большую цифру.

Судя по плотности огня и по количеству вспышек, диверсантов в этом месте было человек двадцать или двадцать пять, а, может быть, даже и менее того. По какой именно дороге поедет генерал Ватутин (по Ровненскому ли шоссе, или по другим, более коротким дорогам), с точностью не мог знать ни один человек. Поэтому засады должны были распределить в четырех местах. Вот тогда цифра – 100 или даже 120 человек, вышедших на эту ночную охоту, вполне могла соответствовать действительности, а в каждой из засад должно было собраться как раз человек по двадцать. Именно этой общей цифры потом упорно придерживался на всех дознаниях генерал Крайнюков, утверждая, что на хуторе было больше ста стрелков.

…Кабанов, тяжело дыша, плюхнулся на шоферское место, провернул торчавший в зажигании крохотный ключик и двигатель машины взревел, перекрывая даже звук беспорядочной стрельбы. Две или три пули звонко ударили в порог под задней дверью.

– Ах, мать вашу! Суки! – рыкнул в сердцах водитель и вдавил в пол педаль газа.

Автомобиль завертелся на месте, следуя за вывернутыми до отказа передними колесами.

– Закопаешься, Кабанов! – со злостью крикнул полковник, – Сейчас застрянем!

– Это моя работа, товарищ полковник! – неожиданно спокойно ответил старшина и блеснул в Семикова сердитыми глазами, – Вы свою делайте, а я свою! Николая Федоровича я, как хотите, а вывезу живым!

Однако колеса действительно забуксовали, автомобиль завертело на месте. Из-под колес полетели густые брызги снега, смешанные с подтаявшей землей, завоняло пережженной резиной. И все же машину каким-то образом вынесло на накатанную сельскую дорогу. Еще несколько пуль с жестяным грохотом угодили сзади в бампер, тут же срикошетив куда-то выше. Что-то противно булькнуло.

– Черт! – вскрикнул с испугом в глазах Кабанов, – У него сзади приторочен дополнительный бак с горючим!

– Рванет! – глаза генерала Крайнюкова округлились, он прижал к себе тихо стонущего командующего.

– Никак нет, товарищ генерал! – ответил старшина, набирая скорость, – Уже бы рвануло, если чего! Рикошет это.

Но горючее угрожающе шипело и булькало, выливаясь через несколько мелких пробоин. Кабанов настороженно оглянулся и поддал газу. Он только сейчас решился включить фары. Длинный сноп света выхватил кусок заснеженной дороги.

– В медсанбат! – распорядился полковник, – в Гошу. Там полевой лазарет имеется, я знаю… Прорвемся?

– А как же, – буркнул Кабанов, низко пригибаясь к рулю.

Так вывезли из этой странной засады командующего 1-м Украинском фронтом генерала армии Ватутина.

Его доставили в Гошу, военврач из местного лазарета кое-как наложил еще одну повязку, поверх первой, сделанной впопыхах Кабановым, но остановить кровь до конца так и не сумел. Через двадцать пять минут Ватутин уже был в Ровно, в большом госпитале. Кровотечение остановили и даже провели первую операцию. Однако кровопотеря была колоссальная. Одно лишь то, что он был молод и силен, и, кроме того, очень хотел жить, позволило ему тогда еще оставаться живым.

О ранении Ватутина сразу доложили Сталину, и тот, вызвав к себе главного хирурга армии Бурденко, потребовал перевезти генерала в освобожденный уже Киев и там прооперировать по всем правилам современной медицины.

Через пару дней Ватутина со всеми предосторожностями перевезли в Киев. Он будто бы даже стал выздоравливать. Но рана в бедре оказалась смертельной. Сначала отняли ногу, очень высоко. Ватутин стал бредить, совершенно не сбивалась температура. Даже главный хирург армии, генерал-полковник медицинской службы Бурденко ничего не сумел сделать, и в ночь на 15 апреля 1944 года Ватутин умер от гангрены.

Самые важные документы тот капитан с рядовым Максимовым (фамилия рядового осталась в истории, а вот капитана – нет!) вывезли и сохранили. Спаслись все в том налете, кроме командующего, никто не был ни убит, ни даже ранен. И это несмотря на ураганный огонь, который велся группой диверсантов. Лишь шофера-грузина, почему-то рванувшего с места боя сразу после начала пальбы, арестовали и судили полевым трибуналом за трусость.