Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

— Например, как тебе будет, когда ты вырастешь.

Ему интересно:

— А как будет?

Но в его глазах зажигается огонек эгоизма, поэтому ответ выходит замаскированный:

— Не знаю, — говорю я. — Я об этом думаю, и все.

— А завтра мы дойдем до вершины?

— Конечно, не так уж много осталось.

— Утром?

— Думаю, да.

Потом он засыпает, и влажный ночной ветер слетает с хребта, а от него вздыхают сосны. С ним вместе плавно качаются контуры древесных верхушек. Подаются и возвращаются на место, потом опять со вздохом гнутся и выпрямляются — их беспокоят силы, что вне их природы. Бок палатки трепещет от ветра. Я встаю и укрепляю плащ колышком, потом немного брожу по влажной пружинящей траве, заползаю обратно в палатку и жду, когда придет сон.

Хвойная подстилка у самого носа, освещенная солнцем, медленно подсказывает, где я, и сон рассеивается.

Во сне я стоял в комнате, выкрашенной белым, и смотрел на стеклянную дверь. С другой стороны были Крис, его брат и мама. Крис махал мне из-за двери, а брат улыбался, но у его матери в глазах стояли слезы. Потом я заметил, что улыбается Крис стыло и натянуто — на самом деле он сильно испуган.

Я шагнул к двери, и его улыбка потеплела. Он показал, чтобы я открыл дверь. Я уже почти собрался — но не открыл. Страх возвратился, но я отвернулся и ушел.

Этот сон мне раньше снился часто. Его смысл очевиден, он под стать моим вчерашним мыслям. Крис пытается установить со мной связь и боится, что не получится. Здесь, наверху, все гораздо яснее.

За пологом палатки от хвои к солнцу уже тянутся пары тумана. Воздух влажен и прохладен, и пока Крис спит, я осторожно выбираюсь, распрямляюсь и потягиваюсь.

Ноги и спина одеревенели, но не болят. Несколько минут я делаю гимнастику, чтоб их растормошить, затем резко рву бегом с бугра к соснам. Так-то лучше.

Хвойный запах сейчас густ и влажен. Сажусь на корточки и смотрю сверху на утренний туман в ущелье.

Потом возвращаюсь к палатке; изнутри доносится шорох — значит, Крис проснулся, — и когда я заглядываю туда, он сидит и молча озирается. Просыпается он долго, лишь минут через пять мозги у него прогреются, и он заговорит. Пока же просто щурится на свет.

— Доброе утро, — говорю я.

Нет ответа. С сосны падают несколько капель.

— Хорошо поспал?

— Нет.

— Жалко.

— Почему ты так рано встал? — спрашивает он.

— Уже не рано.

— Сколько?

— Девять, — отвечаю я.

— Мы часов до трех, наверно, не спали.

До трех? Если он не спал, ему сегодня придется туго.

— Ну, я , например, спал, — говорю я.

Он странно смотрит на меня:

— Ты мне спать не давал.

— Я?

— Разговаривал.

— В смысле — во сне?

— Нет, про гору!

Тут что-то не так.

— Я ничего не знаю про гору, Крис.

— Ну, ты про нее всю ночь говорил. Сказал, что на вершине горы мы увидим все. Сказал, что мы с тобой там встретимся.

Мне кажется, ему приснилось.

— Как же мы можем с тобой там встретиться, если мы уже вместе?

— Не знаю. Это ты сказал. — Вроде как расстроен. — Ты говорил, как будто пьяный.

Он еще не совсем проснулся. Пусть лучше просыпается себе мирно. Но я хочу пить — и тут вспоминаю, что канистру мы не взяли, рассчитывая, что воду найдем по пути. Тупица. Теперь завтрака не будет, пока не перевалим хребет и не спустимся на другую сторону до ручьев.

— Собираемся, идем, — говорю я, — если хотим найти воду для завтрака. — Снаружи потеплело, а днем, видимо, и жарко будет.

Палатка сворачивается легко, я доволен, что ничего не намокло. Через полчаса все упаковано. Только трава чуть прибита, а в остальном тут как будто и не было никого.

Предстоит еще много карабкаться, но, выйдя на тропу, мы понимаем, что сегодня уже легче. Выбираемся на пологий верх хребта, склоны тут не так круты. Сосны, похоже, здесь никогда не рубили. Солнечный свет до земли не доходит, подлеска никакого. Лишь пружинящий хвойный пол — открытый, просторный, по нему легко ходить…

Пора продолжать шатокуа: вторая волна кристаллизации, метафизическая.

В ответ на бессвязную болтовню Федра о Качестве бозменские преподаватели английского, проинформированные о собственной квадратности, задали ему закономерный вопрос: «Есть ли это ваше неопределенное «качество» в том, что мы наблюдаем? Или же оно субъективно и существует лишь в наблюдателе?» Простой, вполне нормальный вопрос, и с ответом его никто не торопил.

Ха. Тут и не поторопишься. Сокрушающий удар, сбивающий наземь, нокаут, перо под ребра — не оправишься.

Ибо если Качество существует объективно, нужно объяснить, почему это научные инструменты не способны его обнаружить. Надо предложить такие инструменты, которые его найдут, — ну или сжиться с объяснением: инструменты его не засекают, поскольку вся твоя концепция Качества, как бы это повежливее, просто большая куча белиберды.

С другой стороны, если оно субъективно и существует лишь в наблюдателе, это Качество, из которого ты делаешь такого большого слона, — всего лишь хитрое название для чего угодно.

Отделение английского в колледже штата Монтана предъявило Федру древнюю логическую конструкцию, известную как дилемма. Дилемма — «две посылки» по-гречески — уподоблялась передней части разъяренного нападающего быка.

Если Федр принимал посылку, что Качество объективно, он насаживался на один рог дилеммы. Если принимал другую посылку, что Качество субъективно, — насаживался на другой. Качество либо объективно, либо субъективно, стало быть, Федр повисает на рогах независимо от ответа.

Он заметил, что некоторые преподаватели одаривают его добродушными улыбками.

Тем не менее Федр был натаскан в логике и сознавал: каждая дилемма позволяет не два, но три классических опровержения. Также он знал несколько не столь классических, а потому в ответ тоже улыбался. Он мог взяться за левый рог и опровергнуть идею, что объективность подразумевает научное обнаружение. Или же взяться за правый рог и опровергнуть идею, что субъективность подразумевает «что угодно». Или пойти между рогов и отрицать, что субъективность и объективность — единственный выбор. Будьте надежны, он испробовал все три.

Помимо трех классических есть несколько алогических, «риторических» опровержений. Будучи ритором, Федр их тоже имел под рукой.

Швырнуть быку в глаза песком . Федр уже так делал, утверждая, что недостаток представления о Качестве есть признак некомпетентности. Старое правило логики: компетентность говорящего не имеет отношения к истинности того, что он утверждает, поэтому весь разговор о некомпетентности — чистый песок. Величайший дурак в мире может сказать, что светит солнце, но солнце от этого не погаснет. Сократ, древний враг риторического спора, за это размазал бы Федра по стене, сказав: «Да, я принимаю вашу посылку, что в Качестве я некомпетентен. А теперь будьте любезны, покажите некомпетентному старику, что же такое Качество. Иначе как мне стать лучше?» Федру бы дали потомиться на медленном огне, а затем его бы расплющили вопросами и тем самым доказали бы: он тоже не знает, что такое Качество. Стало быть, по его же меркам, тоже некомпетентен.