Роберт Пирсиг - Дзэн и искусство ухода за мотоциклом [litres]

Пуанкаре совершенно ясно дал понять: он говорит не о романтической красоте видимостей, которая трогает чувства. Он имеет в виду классическую красоту, возникающую из гармоничного порядка, доступную чистому разуму, — она придает структуру романтической красоте, без нее жизнь была бы смутна и мимолетна — сон, неотличимый от сновидений, поскольку нет основы для такого различения. Поиск этой особой классической красоты, ощущение гармонии космоса заставляет нас выбирать те факты, чей вклад в гармонию больше . Не факты, но отношение вещей приводит к универсальной гармонии, а она и есть единственная объективная реальность.

Объективность нашего мира гарантируется тем, что мы в нем живем с другими мыслящими существами. Сообщаясь с другими людьми, мы получаем от них готовые гармоничные рассуждения. Мы знаем, что эти рассуждения исходят не от нас, и в то же время признаем в них — они же гармоничны — работу разумных существ, подобных нам. И поскольку эти рассуждения вроде как соответствуют миру наших ощущений, мы, наверное, можем сделать вывод: эти разумные существа видели то же, что и мы; так и понимаем, что нам это не приснилось. Вот эта гармония, это качество , если угодно, и есть исключительная основа для единственной реальности, которую мы можем познать.

Современники Пуанкаре отказывались признать, что факты отобраны заранее, ибо считали, что отбирать факты заранее — это подрывать вескость научного метода. Они подразумевали, что «отобранные заранее факты» означают, будто истина — это «все, что тебе угодно», и называли идеи математика «конвенционализмом». Рьяно игнорировали одну истину: их собственный «принцип объективности» сам по себе наблюдаемым фактом не является, а стало быть, по их же критериям, его жизнедеятельность надо прекратить.

Они понимали: при ином отношении вся философская подпорка науки рухнет. Пуанкаре не предлагал им решений. Для этого он недостаточно углубился в метафизику. Он забыл сказать, что выбор фактов перед тем, как их «наблюдаешь», — «то, что тебе угодно» лишь в дуалистической, метафизической системе «субъект-объект»! Когда в картине возникает Качество, третья метафизическая сущность, предварительный выбор фактов перестает быть произвольным. Он теперь основан не на субъективном, капризном «что тебе угодно», а на Качестве , которое есть сама реальность. И тупика больше нет.

Федр как будто складывал собственную головоломку, но не хватило времени, и он бросил целую сторону незаконченной.

Пуанкаре же работал над своей головоломкой. Его суждение о том, что ученый выбирает факты, гипотезы и аксиомы на основании гармонии, также оставляло незавершенный зазубренный край. Если постановить, что пускай научный мир считает источником всей научной реальности просто-напросто субъективную, капризную гармонию, — значит решать проблемы эпистемологии, не сложив тот край головоломки, что примыкает к метафизике, и потому эпистемология становится неприемлема.

Но из метафизики Федра мы знаем: гармония, о которой говорил Пуанкаре, не субъективна . Она — источник субъектов и объектов и существует с ними в отношениях предшествования. Она не капризна, она — сила, противоположная капризности; упорядочивающий принцип всей научной и математической мысли, который уничтожает капризность, без него не может развиваться никакая научная мысль. Я буквально прослезился, когда понял, что эти незавершенные края идеально совпадают в той гармонии, о которой говорили и Федр, и Пуанкаре, — они образуют завершенную структуру мысли, способную объединить раздельные языки Науки и Искусства в один.

Склоны по обе стороны задрались ввысь, и длинная узкая долина меж ними вьется до самой Мизулы. Встречный ветер утомляет, я устал с ним бороться. Крис постукивает меня по плечу и показывает на высокий холм с большой нарисованной буквой М. Киваю. Утром мы уже видели такое на выезде из Бозмена. Всплывает обрывок воспоминания: каждый год первокурсники каждой школы лазят туда и подновляют букву.

На заправке с нами заговаривает человек на трейлере с двумя аппалузами. Лошадники по большей части против мотоциклов, а этот нет, задает кучу вопросов, и я отвечаю. Крис все просит меня подняться к букве М, но я и отсюда вижу, что дорога туда крута, разъезжена и ухабиста. А у нас машина шоссейная, груз тяжелый — чего рисковать? Разминаем затекшие ноги, прогуливаемся и устало выезжаем из Мизулы к перевалу Лоло.

В памяти ворочается, что еще не так давно эта дорога была сплошь грунтовкой, петляла, сворачивала у каждой скалы и в каждой горной складке. Теперь она заасфальтирована, а повороты широки. По ней все ездят, очевидно, на север, в Калиспелл или Кер-д’Ален, поскольку сейчас на дороге почти никого. Мы едем на юго-запад, ветер в спину, и нам хорошо. Дорога загибается к перевалу.

Восток здесь уже не чувствуется — по крайней мере я так себе воображаю. Дождь нагоняют сюда тихоокеанские ветры, а реки и ручьи возвращают его обратно в Тихий океан. У океана мы будем дня через два-три.

На перевале видим ресторан и останавливаемся рядом со старым ревуном-«харлеем». Сзади у него самодельная корзина, а пробег — тридцать шесть тысяч. Настоящий бродяга.

Внутри наедаемся пиццей с молоком; доев, сразу уходим. Скоро начнет темнеть, а искать место для лагеря в потемках трудно и неприятно.

Уже выходя, видим у мотоциклов этого бродягу с женой и здороваемся. Он из Миссури; у жены лицо умиротворенное — значит, путешествие удалось.

Мужчина спрашивает:

— Вы тоже продирались через ветер до Мизулы?

Киваю:

— Миль тридцать-сорок в час.

— Как минимум, — откликается он.

Немного беседуем о ночлеге, и они жалуются на холодину. В Миссури ни за что б не подумали, что летом будет так холодно, даже в горах. Пришлось докупать одежду и одеяла.

— Сегодня очень холодно быть не должно, — говорю я. — Мы же всего где-то на пяти тысячах.

Крис говорит:

— А ночевать мы будем у дороги.

— На стоянке?

— Не-а, съедем с дороги, и все, — говорю я.

Пара не проявляет желания к нам присоединиться, поэтому чуть погодя жму на стартер, и мы уезжаем.

Тени деревьев на склонах уже вытянулись. Через пять-десять миль видим поворот на лесосеку и заезжаем.

Дорога песчаная, поэтому включаю первую передачу и выставляю ноги, чтоб не упасть. В стороны от главной лесосеки уходят боковые дороги, но я держусь главной просеки, пока где-то через милю не натыкаемся на бульдозеры. Значит, они тут еще валят лес. Разворачиваемся и едем по боковой просеке. Примерно через полмили дорогу перегораживает упавший ствол. Хорошо. Дорогу бросили.

Я говорю Крису: