Андре Асиман - Назови меня своим именем

Тем утром он поехал в город один. Почта, синьора Милани, обычный маршрут. Я видел, как он, все еще в моих плавках, удаляется по кипарисовой аллее. Никто никогда не надевал мою одежду. Возможно, физического и метафорического объяснения недостаточно, чтобы понять, что случается, когда два существа хотят не просто быть рядом, но стать настолько податливыми, чтобы один мог превратиться в другого. Я такой из-за тебя. Ты такой из-за меня. Быть у него во рту, пока он был в моем, и уже не знать, чей член, его или мой, был у меня во рту. Он помог мне найти себя – как катализатор, позволяющий нам стать теми, кто мы есть, инородное тело, кардиостимулятор, трансплантат, мембрана, передающая правильные импульсы, стальная спица, удерживающая кость солдата, сердце другого человека, делающее нас в большей степени нами, чем до трансплантации.

Эта мысль вселила в меня желание бросить все дела и мчаться к нему. Я выждал десять минут, затем взял велосипед и, несмотря на обещание не ездить на нем в тот день, отправился окружным путем мимо дома Марции и взобрался по крутой холмистой дороге так быстро, как только мог. Добравшись до пьяцетты, я понял, что приехал спустя всего несколько минут после него. Он уже купил «Геральд Трибьюн» и как раз парковал велосипед, чтобы идти на почту – первый пункт в списке.

– Я должен был увидеть тебя, – сказал я, нагнав его.

– Зачем? Что-то случилось?

– Просто мне нужно было увидеть тебя.

– Я тебе разве не надоел?

Мне казалось, что да – собирался ответить я – и мне хотелось бы этого...

– Я просто хотел быть с тобой, – сказал я. Затем сообразил. – Если хочешь, я уеду.

Он стоял неподвижно, опустив руку с зажатой в ней пачкой неотправленных писем, и просто смотрел на меня, качая головой.

– Ты хоть представляешь себе, как я рад, что мы спали вместе?

Я пожал плечами, как будто отмахиваясь от комплимента. Я не заслуживал комплиментов, особенно от него.

– Не знаю.

– Очень похоже на тебя – не знать. Я просто не хочу сожалеть ни о чем, включая то, о чем ты отказался говорить утром. Мне страшно думать, что я навредил тебе. Я не хочу, чтобы кому-то из нас пришлось расплачиваться, так или иначе.

Я прекрасно знал, о чем он говорит, но притворился, что не понимаю.

– Я никому не расскажу. Проблем не возникнет.

– Я вовсе не это имел в виду. Не сомневаюсь, все же, что мне придется расплачиваться. – И впервые при свете дня я увидел другого Оливера. – Что бы ты себе ни думал, для тебя все это – игра, развлечение, что логично. Для меня это нечто другое, чего я еще не уяснил, и неспособность понять пугает меня.

– Тебе неприятно, что я приехал? – Я намеренно разыгрывал дурака?

– Я бы схватил тебя и поцеловал, если бы мог.

– Я тоже.

Когда он уже собирался войти на почту, я приблизился и прошептал ему на ухо: «Трахни меня, Элио».

Он вспомнил и тут же тихо произнес свое имя три раза, как мы делали ночью. Я чувствовал, что у меня уже почти встал. Затем, чтобы подразнить его, я произнес те же самые слова, что и он утром: «Вернемся к этому после».

Потом я сказал ему, как После! всегда будет напоминать мне о нем. Он рассмеялся и сказал: «После!», означавшее на этот раз именно то, чего мне хотелось: не просто прощание или попытку отделаться от тебя, но послеобеденное занятие любовью. Я развернулся и, вскочив на велосипед, помчался вниз с холма, широко улыбаясь, готовый запеть, если бы мог.

Никогда в жизни я не был так счастлив. Все было идеально, все шло по-моему, все двери раскрывались передо мной одна за другой, и жизнь не могла быть лучезарнее: она освещала мне путь, а когда я сворачивал в сторону или пытался скрыться от сияния, оно следовало за мной, как свет софита за актером. Я хотел Оливера, но мог легко жить и без него, и то и другое меня устраивало.

По пути я остановился у дома Марции. Она собиралась на пляж. Вместе мы спустились к камням и легли на солнце. Мне нравился ее запах, ее губы. Она сняла верх купальника и попросила намазать ей спину солнцезащитным лосьоном, зная, что мои ладони неизбежно накроют ее груди. У ее семьи была соломенная хижина на пляже, и она сказала, что нам можно пойти туда. Никто не бывал там. Я запер дверь изнутри, усадил ее на стол, снял купальник и приник ртом туда, где она пахла морем. Она откинулась назад и положила ноги мне на плечи. Как странно, думал я, как оба они оттеняли и отражали один другого, не мешая друг другу. Каких-то полчаса назад я просил Оливера трахнуть меня, а сейчас собирался заняться любовью с Марцией, и все же они не пересекались друг с другом, кроме как через Элио, являвшимся одним и тем же человеком.

После обеда Оливер сказал, что должен снова съездить в Б., чтобы передать синьоре Милане последние исправления. Он бросил быстрый взгляд в мою сторону, но, увидев, что я не реагирую, удалился один. После двух бокалов вина меня клонило в сон. Я взял со стола два больших персика и понес их к себе, поцеловав по пути мать. Съем их позже, сказал я. В затемненной спальне я положил фрукты на мраморную столешницу. Потом полностью разделся. Чистые, прохладные, накрахмаленные до хруста, высушенные на солнце простыни, по струнке расправленные на моей кровати – благослови тебя господь, Мафальда. Хотел ли я оказаться в одиночестве? Да. С одним я провел ночь и встретил рассвет. С другой был утром. Теперь я вытянулся на простынях, счастливый и оцепеневший, как распустившийся подсолнух, вбирающий в себя энергию этого сверкающего летнего полдня. Нравилось ли мне быть в одиночестве, в полудреме? Да. Хотя, нет. Да. Или нет. Да, да, да. Я был счастлив, и только это имело значение, с кем-то или один, я был счастлив.

Через полчаса или раньше меня разбудил насыщенный аромат кофе, разносившийся по дому. Даже с закрытой дверью я почувствовал его и понял, что это не родительский кофе. Их кофе был сварен и подан некоторое время назад. Это был кофе из неаполитанской кофеварки эспрессо, в которой Мафальда, ее муж и Анкизе варили послеобеденный кофе для себя. Скоро они тоже пойдут отдыхать. В воздухе уже разливалось тяжелое оцепенение, мир погружался в сон. Мне хотелось, чтобы он или Марция вошли через балконную дверь, через полузакрытые ставни, увидели меня обнаженного, раскинувшегося на кровати. Неважно, он или Марция, но я хотел, чтобы кто-то зашел и увидел меня, и сами пусть решают, что делать дальше. Я мог продолжать спать или же подвинуться, чтобы кто-то из них лег рядом, и мы бы спали вместе. Я представлял, как один из них входит в мою комнату, берет персик, с персиком в руке подходит к постели и подносит его к моему стоящему члену. Я знаю, что ты не спишь , сказал бы кто-то из них и мягко давил бы податливым, перезрелым персиком о мой член, пока я не пронзил бы его вдоль выемки, так напоминавшей мне задницу Оливера. Мысль завладела мной и не отпускала.