Пётр Алёшкин - Петр Алешкин. Собрание сочинений. Том 3

— Черт, ногу подвихнул! Ступить нельзя, ой! — стонал он, снимая туфли.

Лида помогла ему разуться, отвела в комнату на софу, сняла носок и начала растирать ступню. На ней не было видно ни синяка, ни опухоли. Маркелов охал, кряхтел. Лида хотела вызвать врача, но Виталий Трофимович отказался:

— Часа два полежу — пройдет, опухоли–то нет! Лучше водочный компресс сделай… А Дима где?

— Прогуляться вышел… — суетилась возле него жена.

О поездке на дачу теперь и думать было нечего. Лида полила чистую тряпку водкой и перевязала ушиб. Маркелов улегся на софу, вытянул «больную» ногу и попросил включить телевизор. Леночка осталась с отцом. В комнате сильно пахло спиртным.

Расстроенная Лида разобрала на кухне сумки с продуктами, приготовленными к поездке на дачу, и решила убрать квартиру. Уборку начала с комнаты Деркачева. Вытерла всюду пыль, принесла швабру и ведро с водой. Взяла «дипломат» Деркачева и положила на стул, потом потянула за ручку сумку из–под кровати. Тяжелая сумка была расстегнута, и в ней видны были пачки денег. Сверху лежала одна с порванной упаковкой. Лида, увидев деньги, испуганно выпрямилась и закричала, сжимая ладонями щеки:

— Витя! Витя!

Маркелов вбежал в комнату, не забывая прихрамывать.

— Смотри! — указала ему Лида на сумку.

Виталий Трофимович растерянно уставился на деньги, затем наклонился, вытянул одну красную пачку повертел в руке и осторожно, будто опасаясь, что она взорвется, опустил назад.

— Откуда они? — прошептала Лида.

— А я знаю! — так же шепотом ответил Маркелов.

— Что же делать?

— Придет — пусть выметается отсюда! — заявил Виталий Трофимович.

— Может, в милицию сообщить… — нерешительно предложила Лида. — А вдруг он их украл?

— Украл? Где он мог украсть?

— А где же он взял столько?

— А если украл, заявишь, а ночью дружки придут и придушат… Иль сам… когда вернется оттуда! На черта он нам нужен, пусть убирается!

— Ну да! Ну да! — охала Лида. — Забирай ты его вещи! Отнеси от греха подальше… Ой, а нога–то у тебя!

— Ничего, она уже прошла почти! — потопал ногой по полу Маркелов. — Куда он направился?

— Сказал, что погуляет, потом с Верой на дачу поедет…

— С Верой? На дачу? — сел на кровать Виталий Трофимович.

— Ну да!

— Я… Я иду… — засуетился Маркелов, перестав хромать. — Собери–ка быстренько его вещички!

Через пять минут он уже спускался по лестнице, лихорадочно соображая, что делать, если Деркачев с Верой приедут на дачу и встретят там Артамонова. Что делать? И вдруг обожгла мысль: «А что, если… их там… вместе, деньги–то мне останутся!» Надо бы только успеть на дачу раньше их. Маркелов поймал такси.

Деркачев, выйдя из дому, перешел улицу и направился мимо высоких колонн у входа в парк, мимо памятника летчику, неподалеку от которого под старым дубом сидели полукругом музыканты духового оркестра. Они отдыхали, опустив инструменты, и о чем–то тихо переговаривались между собой. Возле них в тени под деревьями на скамейках сидели слушатели. Вокруг одной из скамеек толпились мужчины. Там играли в шахматы. Было жарко. Деркачев медленно брел по широкой аллее к фонтану. Откуда–то издалека из глубины парка, по–видимому, от Зеленого театра доносилась песня: «Где же ты, счастье? Где светлый твой лик? Где же ты, счастье?»

Пел, а вернее, спрашивал, вопрошал судьбу свою мужчина. От этих слов, от мучительно тоскливого голоса Деркачеву стало невыносимо грустно, и казалось, что не певец спрашивает, a он: «Где же ты, счастье? Я тысячу рек переплыл! Где же ты, счастье?»

Около фонтана Деркачева обдало прохладной водяной пылью. Он сел на скамейку напротив. При сильном порыве ветра водяная пыль достигала его и на мгновение освежала. Рядом с фонтаном играли две маленькие девочки. Они были в одинаковых платьицах и босоножках. Девочки забегали в то место, где оседала водяная пыль, и замирали, сжавшись и широко раскрыв глаза. Когда их осыпало брызгами, они с радостным визгом выскакивали на сухое место.

«Где ты, я песню тебе посвятил? Где же ты, счастье?»

Мальчик лет семи стоял, прислонившись боком к парапету фонтана, ел мороженое, доставая его палочкой из бумажного стакана, и смотрел на девочек. Покончив с мороженым, он наклонился через парапет, попытался достать стаканом воду. Мать мальчика недовольно позвала его к себе и что–то долго и сердито говорила ему. Мальчик тихо стоял перед ней, опустив голову, и теребил бумажный стакан. Потом послушно побрел к урне, опустив в нее стакан, вернулся на свое место к парапету и продолжал тихо наблюдать за девочками печальными глазами.

К скамейке Деркачева приближался малыш, вероятно, месяца два назад научившийся ходить. Он катил перед собой свою коляску, крепко держась за борт пухлыми пальцами и усердно упираясь в асфальт слабыми еще ногами. Временами малыш останавливался и рассматривал человека, сидевшего напротив, умными и любопытными глазами. Сделав какой–то вывод о человеке, он поворачивался и катил коляску дальше. Малыш, видимо, заметил, что Деркачев наблюдает за ним, остановился возле и, держась, одной рукой за борт, стал смотреть на Деркачева. И непонятно отчего противным до омерзения показался себе Деркачев, словно сделал он что–то гадкое этому мальчику и тот знает и смотрит на него без всякого укора, будто от Деркачева иного и ждать нельзя. «Уйди, мальчик!» — захотелось крикнуть Деркачеву, но он поднялся сам и быстрым шагом пошел по аллее. Он не смотрел вокруг, глядел в землю, он чувствовал себя виноватым перед всеми, и в то же время озлобление на всех вскипало в нем.

Так ходил он по парку, переходя с одной аллеи на другую, пока не оказался возле летнего кафе. Оно все было оплетено каким–то вьющимся растением. Несмотря на жаркий день, внутри было прохладно и полутемно. Два стола были заняты парами, да два парня и пожилой мужчина стояли возле стойки. Продавец наливала вино в стакан.

Деркачев встал в очередь за парнями и окинул взглядом обе парочки. Взглянув на одну, он усмехнулся. Здесь все ясно! Девушка с сожженными перекисью водорода волосами держала в отставленной назад руке сигарету и сидела вроде бы обычно, но вместе с тем в ее позе чувствовалось какое–то бесстыдство. Парень ее был чересчур вежлив, чересчур внимателен к ней, и это ей нравилось, а он все подливал и подливал вина в ее стакан.

Деркачев перевел взгляд на другую пару. Парень с девушкой тоже сидели напротив друг друга, боком к Деркачеву. Между ними стояли две бутылки «Фанты» да два стакана и тарелка с несколькими конфетами. Все это стояло даже не между ними, а сбоку от них, а они облокотились локтями о стол, наклонились друг к другу так близко, что едва не касались головами. Парень что–то тихо говорил, а девушка теребила в руках конфетную обертку и изредка вскидывала глаза на парня. И такая нежность, такая любовь чувствовались во взгляде, да и во всей фигуре девушки, что казалось, будто каждый волосок ее обыкновенных русых волос, лежавших на плечах, куда она отбрасывала их, когда они сползали на щеки, каждая прядь излучала любовь!