Николай Коняев - Марсиане (сборник)

— Ладно! — Игорь вздохнул. — С тобой сейчас бессмысленно разговаривать. Пошли, похмелишься.

— А гроши есть? Меня орлы вчера дочиста вытряхнули.

— Найдем! — сказал Игорь. Денег у него не было, только полсотни, которые он непременно должен был сегодня завезти знакомому, но ничего. Можно было взять и оттуда. Главное — загнать бахчисарайское место, тогда и деньги появятся.

Выпивали в полутемном подвальчике, расположенном невдалеке от парка. Рабочий день еще не закончился, и в подвальчике никого не было.

— Ну, так какое у тебя дело? — после второй рюмки спросил Косогоров. — Опять на золотую жилу напал?

— Верное дело, — чуть волнуясь, проговорил Игорь. — Хочешь загрести деньжат?

Косогоров посмотрел на него и усмехнулся.

— Да погоди ты! — Игорь нахмурился. — Я ведь говорю, что верное дело. На юге будешь отдыхать и еще пять тысяч привезешь с собою.

— Нет! — сказал Косогоров. — Не хочу. Не нужны мне, Игорек, эти деньги. Ты лучше возьми еще по соточке…

Игорь и не думал напиваться, когда пригласил Косогорова в подвальчик. Но сейчас ему хотелось во что бы то ни стало уговорить его поехать в Бахчисарай, и на последние деньги он взял целую бутылку коньяка.,.

— Молодец! — похвалил его Косогоров. — Вот это уже по–нашенски, а то все какие–то комбинации. Проще жить надо, Игорек!

И Косогоров, улыбаясь, поднял свой стакан.

— За тебя! — сказал он.

Дальше Игорь уже плохо помнил, о чем они говорили. Кажется, ему удалось уговорить Косогорова ехать в Бахчисарай, правда, почему–то билет Косогорову Игорь должен был покупать на свои деньги. Но до этого не дошло. Отправились к косогоровскому отцу есть уху, и там Игорь долго рассказывал, что решил переходить на «Электропульт», хотя…

— Чего я на автозаводе делал? — говорил он, навалившись грудью на стол. — Я ведь все время учил аппаратуру обманывать. Когда аппарат для контроля собрали, он всю продукцию забраковал. Так я что сделал? Я его перенастроил, куда там Эдисону или Кулибину. У меня электроника как человек работала. Когда нужно начальству — замечала брак. Когда не нужно — пропускала… И все равно, изобрел такое, а что я имел там, а?

— Обманывать, значит, аппарат научил? — сказал косогоровский отец. — Изобретатель…

— Ну и что? — Игорь мутновато взглянул на него, — Я спрашиваю: а что мне это дало?

— Ну а эта работа, в парке, что дает?

— И эта ничего не дает! — Игорь уронил на стол голову.

Дальнейший разговор пропал в сумерках. Игорь помнил только, как снова гоношились насчет выпивки, зачем–то начали перебирать одноклассников. Отец, хмурясь, слушал их, потом матюгнулся.

— Непутевые вы какие–то… В ваши годы уже о внуках бы думать, а вы все еще — одноклассники.

Махнул рукой и ушел в боковую комнату.

— Помешался у меня папаша на внуках, — подмигнул Игорю Косогоров. — Да у него этих внуков по всей стране столько гуляет, что небось уже и правнуки имеются.

— Да нет… — Игорю стало грустно. — Прав он, в общем–то. Действительно, какие–то непутевые мы. Вот я сегодня утром подумал, ну еще год–два, и спросит у меня дочь, чего ты, папа, всю жизнь делал? А что я ей отвечу?

— Да ну тебя! — сказал Косогоров. — Опять свою песню затянул. На–до–е–ло!

— Я пойду! — Игорь встал.

— Иди! — Косогоров зевнул. — Совсем вы меня застебали своими разговорами.

На улице было уже темно.

Игорь взглянул на часы — половина первого.

Он порылся в карманах, вытащил оставшиеся от пятидесяти рублей две смятые трешки, усмехнулся. Видно, крепко они выпили, хотя особенного хмеля не чувствовалось.

Что же было делать теперь?

Идти домой т а к и м не хотелось.

— Ладно! — пробормотал Игорь. — С завтрашнего дня — новую жизнь начинаю. Все. Решено и обжалованию не подлежит.

Он оглянулся. Никого не было вокруг, никто не услышал этих слов…

Игорь подумал — не вернуться ли ему к Косогорову, но, засунув руки в карманы, побрел в сторону парка.

Парк был уже закрыт, но Игорь знал лазейку и без труда пробрался в это темное пространство, где каждый уголок был знаком ему.

Он медленно брел по освещенной редкими фонарями аллее в сторону городка аттракционов. Там, за колесом обозрения, находилась аппаратная, где и мастерил он свои усилители и приставки, где при нужде оставался и ночевать.

Проходя мимо карусели, Игорь вспомнил, что уже давно обещал дочери покатать ее. Остановился. Поднявшийся ветер покачивал сиденья цепной карусели, скрипел качелями.

Сам не понимая зачем, Игорь перелез через металлический барьерчик, забрался на сиденье. Сидеть так было скучно, и Игорь слез.

Направился к будочке. Рубильник был открыт, и Игорь задумчиво перекинул его.

Зашуршав, карусель ожила. Понеслись сквозь темный парк разноцветные сиденья… Игорь отключил рубильник, и распустившийся цветок карусели медленно сник.

Пока Игорь двигал рубильник, из–за щитка вывалился моток шпагата.

Игорь поднял его.

Сощурился, обдумывая что–то, потом быстро привязал конец шпагата к ручке рубильника, перекинул шпагат через столб, к которому крепился щит, и полез на карусель. Уже сидя там, потянул на себя шпагат и включил рубильник. Зашуршав, снова распустился над ночным парком цветок карусели.

Ударил в лицо тугой ветер.

Игорь рассеянно сообразил, что не подумал, как остановить карусель, но тут же позабыл об этом, блаженно улыбнулся, отдаваясь вольному полету над ночным парком.

Он не видел уже, как остановилась внизу черная машина и двое вылезли из нее.

— Не успели… — сказал один.

— Я же говорил, что не надо было к Петрову заезжать, — ответил другой.

— Теперь уже все равно… — сказал первый.

Дверки машины захлопнулись. Игорь не слышал этого разговора, не видел этой черной машины…

С закостеневшей на лице улыбкой мчался он, разрезая ночной воздух.

Таким его и нашли утром.

Улыбающийся мальчик–мертвец, летящий на цепной карусели сквозь облетающий парк.

Шатаясь, этот человек возник из сумерек бесконечного коридора коммунальной квартиры. На голых плечах его болтался пиджак с орденами, а из–под пиджака торчали длинные цветастые трусы. Лицо полыхало, изо рта извергался запах чеснока и водки…

— Для того чтобы руководить страной, надо иметь ум! — остановившись, помахал пальцем незнакомец. — Только где его взять, если ума нет? А я… Я не пойду руководить даже и бригадой, хотя меня туда и зовут! Это я говорю, матрос Марченко!

— Тьфу! — сказала соседка. Она вынырнула из своей комнаты и схватила матроса за рукав. — Крокодил ты поганый, а не матрос!

— Спасибо! — Марченко вытянулся в струнку, и в его голосе не было ни иронии, ни самоуничижения — одна только искренняя благодарность. — Спасибо!