Сергей Трахимёнок - Бог любит Одессу

— А ты когда-нибудь был в Одессе?

— Нет. А почему спросил?

— Потому что базар, как ты говорил ранее, пойдет за Одессу.

— Базар, говоришь, ну ладно.

— Значит, в Одессе ты не был, но сориентировать меня по Одессе можешь?

— Сориентировать могу, тут сложностей особых нет, люди, они всегда и везде люди, хучь в Н-ске, хучь в Одессе. Правда, как ты когда-то говорил, со своей спецификой.

— А ты помнишь, что я говорил?

— Ну ты же помнишь.

— Я другое дело, у меня хорошая память.

— Ну а мне все надо было помнить. Все в жизни могло пригодиться. Вот ты ко мне пришел не чаи распивать, так? Значит, я тебе пригодился, а отсюда я — человек нужный тебе, сокращенно — нужник. Как тебе мой юмор?

— Нормально, но где-то я это уже слышал.

— Да, разумеется, все эти афоризмы существуют не один десяток лет, просто одни их слышат впервые и восхищаются неожиданным поворотом мысли, а другие знают их давно и используют для того, чтобы произвести нужный эффект. Итак, что тебе нужно в этой Одессе?

Они закончили чайную «церемонию» и перешли в «зал», единственную в квартире комнату.

— Вот видишь, — сказал Ачиков, — все в жизни когда-нибудь может при­годиться. Я не буду корчить из себя законника или авторитета. Я не был ни тем, ни другим и только сейчас понимаю, что был исследователем того мира, о котором ты говоришь. Пришли другие времена, и тех отношений уже нет, хотя кое-что в качестве реликта осталось. Может, тебе и повезет, если будешь использовать то, о чем я тебе скажу.

— Но это резервный вариант, — возразил Борис, — на всякий случай.

— Случаи бывают всякие, — сыронизировал Ачиков, — и скорее всего, твой основной вариант там не прокатит.

— Почему?

— Кинуть лоха теперь в доблесть.

— А я лох?

— Да не только ты. Вот ты приехал туда с некими предложениями или предъявой и затеял базар с теми, кто там живет, кто принадлежит к какой- то кодле блатной или не блатной, не столь важно. За ними кодла, а за тобой никого. Возникает желание кинуть тебя, ведь это будет стоить недорого, да и отвечать потом не перед кем. Ты для них корова, которую они могут подоить. А если молоко кончится, прирезать.

— Но пока я даю молоко, меня буду беречь?

— Да, но никаких обязательств перед тобой у них нет. И слово они держат только с равными себе, всех остальных.

— Понял, кинуть не впадлу. И как мне вести себя с ними?

— С достоинством. Как ты вел себя в партии.

— Ну, в партии я был начальником.

— И здесь будь начальником, ты не просишь у них денег, ты деловой, который приехал с интересным предложением.

Ачиков немного подумал, а потом произнес:

— Тут я, пожалуй, загнул, у деловых, в отличие от блатных, другая фило­софия, и ты к ней никакого отношения не имеешь, а это чувствуется. Ты дол­жен быть самим собой, как бы тебе ни хотелось мимикрировать, чтобы проще решать твои задачи.

— Ты стал говорить, как профессор в вузе.

— Не поверишь, но я устроился вахтером в одном из корпусов НЭТИ.

— Ты пошел в вертухаи?

— Это не впадлу, если не служишь тому, кого охраняешь.

— Понял, понял, а устроился, например, чтобы узнать систему охраны.

— Да, или продолжить изучение среды. Так вот, почему ты не деловой? Типичный деловой — это цеховик семидесятых-восьмидесятых годов. Ему уже нужно было расширять не только производство, но и сбыт. И его уже охомутали бандиты.

— Ты хотел сказать — воры.

— Нет, в таких понятиях я никогда не ошибаюсь, воры того времени не связывались с цеховиками. Точнее, не принимали предложений пришлых мира того взять их под контроль. Тогда бандиты, а в них пошли и перековавшиеся воры, и спортсмены, и просто быки с улицы, взяли цеховиков под крыло.

— Ты мне ответь конкретно: почему я не смогу сойти за делового?

— Потому что ты не деловой.

— Поясни на примере, через абстракции я этого понять почему-то не могу.

— Пожалуйста, на примере. Помнишь, пришел в партию некий бык по кличке Коряга. Начал пальцы веером топырить, но ты его раскусил.

— Так он был понтач, это за версту было видно.

— Вот видишь, ты его раскусил, несмотря на то, что он был настоящий бык и от наколок синий.

Борис вспомним Корягу и порадовался, что к тому времени, как Коряга где-то в экспедиции навешал лапши на уши кадровикам и был принят на рабо­ту, он уже кое-что понимал в жизни и в людях. И оценивал последних не по внешним данным и тому, как они себя подают, а по тому внутреннему состо­янию, устойчивости и уверенности, которые свидетельствуют об их месте в той или иной человеческой иерархии.

— Но я тебе расскажу случай еще более интересный, — сказал Ачиков. — Как-то еще в Краслаге пришел в зону вор, выдававший себя за законника. Его приняли, оказали уважение, но через неделю зарезали. Причем то, что он не мог быть авторитетом, блатные поняли с первого дня.

— Он вел себя не так, как они?

— Нет, он многое делал так, как они. Но он закрывал за собой двери, чего вор его уровня делать не должен.

— Надо же, на какой мелочи засыпался.

— Это не мелочь. Я все это тебе рассказывал для того, чтобы ты не взду­мал там распальцовкой заниматься, обещать много и строить из себя делово­го. Ты тот, кто ты есть на самом деле. И в этом стойле ты непоколебим. Ты инженер-изобретатель, и не больше. Понял?

— Понял, чего уж тут не понять.

— Ну вот и все, я тут потормошу кое-кого, и через пару-тройку дней ты ко мне подходи, будем думать, с чем тебя отправить в Одессу. И главное, не тушуйся, везде есть люди, — произнес почти торжественно Чилиндра, вкла­дывая в слово «люди» только ему понятный смысл.

Олесь

Старший оперуполномоченный УСБУ в Одесской области капитан Старостенко третьи сутки безвылазно сидел в Беляевке. Неделю назад его вызвал начальник отдела и долго объяснял ему суть задачи.

Выходило, что там, в Киеве, их коллегам нечего делать. И они решили запустить в Беляевку диверсанта, который должен провести диверсию на очи­стительном комплексе, снабжавшем Одессу питьевой водой.

— Но в Беляевке целое отделение сотрудников, — возразил Старостенко.

— Им лучше этого не поручать, — сказал начальник, — их показная активность спугнет диверсанта.

— Но они лучше знают обстановку, у них свой актив.

— Поедешь туда заранее и сколотишь свой актив.

— А не перехлестнемся мы с местными?

— Не перехлестнемся, да и дело несложное. Там, в Киеве, одни пыта­ются показать, что мы здесь ничего не делаем, а вторые благоволят нам. Так вот вторые сообщили приметы диверсанта и его установочные данные. Дело чести при такой форе его взять или хотя бы не дать ему возможности провести «диверсию».

— А почему именно Беляевка?

— Там эта станция, по советской терминологии «объект, уязвимый в диверсионном отношении», если гипотетически отравить в ней воду, то отра­вится вся Одесса, а это шум на весь мир. Наши начальники полетят, политики приобретут капитал, а те, кто управляет так называемыми финансовыми пото­ками, потеряют возможность ими управлять. А это для них смерти подобно.