Наталья Литтера - Дульсинея и Тобольцев, или Пятнадцать правил автостопа

- Слушай... Надо как-то сменить диспозицию... Может быть, дойдем до кровати?

Она согласно кивнула, все так же прижимаясь щекой к его плечу.

- Давай только в ванную по дороге завернем.

И они туда зашли. Там, на полу, оставили свою одежду и сомнения - если где-то и у кого-то они были. Смыли с себя все, включая смятение и неловкость. И, может быть - стыдливость, но не у него точно. Впрочем, судя по тому, что ему шептала и что с ним творила Дуня, ее скромность куда-то испарилась. Или смылась ароматным гелем.

*Дуня совсем не помнила, как оказалась стоящей на полу. И как добралась до ванной - тоже. Она шла сама? Он ее вел? Перед глазами карусель, карусель, карусель... вокруг яркие пятна, как разноцветные солнечные зайчики. Только когда за его спиной захлопнулась дверь - огляделась. И покачнулась. И он поймал. И перед глазами - губы...

- Ты целуешься с искрами, ты знаешь?

Она не дала Ване времени на ответ, потянулась сама, требуя искр, настойчиво, жадно, сбивая дыхание. Он бы, наверное, не удержался, но за спиной была дверь, и оба просто впечатались в нее. Дуня никак не могла оторваться от вкусных губ. Солнечные зайчики плясали даже перед закрытыми веками, и было очень хорошо... упоительно хорошо... но вдруг закончилось его легким шлепком по ее мягкому месту.

- А с царицами так нельзя, - нравоучительно заявила она, слегка отстранившись.

Иван в ответ взял Дуню за плечи и решительно развернул в сторону ванны, видимо, намекая, что ей туда. Дуняша некоторое время неподвижно стояла, пытаясь сообразить, как же туда в платье, пока не увидела свое платье лежащим на полу у ног. Вместе с бюстгальтером. Платье-самораздевайка и бюстгальтер-самоснимайка. Чудеса!

- Ну, хорошо, - пробормотала, глядя на борт ванны, - еще бы молочный берег переступить.Переступила. И даже очень уверенно, а вот потом, когда его руки отпустили, Дуня почувствовала себя стоящей посреди корабля во время легкой качки. Прямо по курсу! Тихо хихикнула. Прямо по курсу - как раз напротив глаз, была маленькая полочка с гелями для душа. Она взяла один флакончик, ландышевый, и стала сосредоточенно откручивать крышку. Вот, кстати, поторопился автостопщик выходить из леса. Надо было в конце мая, когда ла-а-андыши. И тогда он смог бы подарить ей букет! А то вышел без цветов и напугал. Гель никак не открывался, совсем непослушный. Дуняша сосредоточенно вертела его в руках, хмурилась и негодовала, пока не выдала очевидное, повернувшись к Ване:- Никак.

Он стоял рядом, без футболки и вообще... без всего. Дуня открыла рот и снова закрыла, завороженная переплетением вытатуированных темных линий на его руке. Она так давно хотела их потрогать. Почему не сделала это до сих пор? Рука медленно поднялась и заскользила от шеи вниз - по плечу, до локтя, взгляд следовал за рукой, остановился на груди. Ее тоже захотелось потрогать...

Дальше все как-то спуталось, гель куда-то исчез, вернее, ее им мыли. Это точно. Она, наверное, тоже мыла, потому что видела свои ладони на его коже, и капельки воды, и как они вместе с мыльными ручейками стекали вниз по темной вязи на мужском плече, и дурманяще пахло ландышами. Будто в майском лесу. Снова захотелось целоваться, но Ваня увернулся и выключил воду. Стало тихо.

То, что он отказался от поцелуя - задело, поэтому, пока Дуню заворачивали в мягкое махровое полотенце, она обиженно спросила:- Я тебе не нравлюсь?

- Нравишься. Очень.

- Ты мне тоже. У тебя необыкновенно красивые ресницы.

Он вдруг перестал ее укутывать и замер, а потом медленно спросил:- Только ресницы?

- Попа тоже ничего. Наощупь, - с умным видом покивала головой Дуняша. - Еще руки. Я все представляю, как ты на пианино играешь. Наверное, это красиво. Покажешь однажды?

Он что-то непонятное пробормотал в ответ, а она вдруг вспомнила его пальцы вчера на клавиатуре, мысль зацепилась за картинку, память повела дальше и закончилась разгромом на балконе. Дуня не хотела на балкон. Там опасно и страшно.

- Я не хочу на балкон, - прошептала. - Ваня, я не хочу на балкон.

*Не все можно смыть гелем. Это Иван понял, когда, после всех гигиенических процедур она сказала вдруг про балкон. В голосе снова скользнул тенью страх перед случившимся так недавно. Нельзя давать ему ни малейшего шанса.

- Какой балкон? Дуня, ты льстишь моей фантазии. Дальше спальни она не простирается.Подхватил Дуню вместе с полотенцем. И до спальни донес на руках. Второе дыхание открылось. В неожиданном месте.

Кровать оказалась царской. Широкий упругий матрас, удобная спинка, гладкий сатин простыней. Они сполна воспользовались всем этим богатством. Каждый квадратный сантиметр сатина, каждый изгиб спинки. Подушки, одеяло - то мешались под ногами и руками, то шли в ход. То Дуня сверху с задыхающимся: «Я царица или нет?!». Иван какое-то время позволял ей и наслаждался царской властью и лаской. А потом - переворот, она под ним. «Кончилась ваша власть!». И теперь настал ее черед подчиниться ему - доверчиво, покорно, страстно.

Во второй раз ему хватило сил в самом начале замереть. Прислушаться. К дыханию, к дрожи тела, ко всему. Чтобы совсем точно, чтобы сто двадцать процентов. Чтобы не только сердцем, но и глазами, ушами, пальцами знать и чувствовать, что ей хорошо.

Дуня выгнулась под ним, вжалась сильнее, двинула бедрами. И звонко шлепнула ступней по ягодице.

- Пришпорь колесницу... царь!За такую дерзость она была укушена. Потом зализана. Потом зацелована. «Царь» превратился в Ваню.Под каждый выпад. На вдох и на выдох. Ваня. Ванечка. Ваня. Ванечка. Ваня-Ванечка-Ваня-Ванечка-Ваня-Ванечкаваняванечкааааа...После долгого голода нельзя давать человеку много еды - так Ивану рассказывали во время одной из поездок в Африку. Но сейчас он был готов наплевать на это правило. Ваня просто не мог остановиться. Не мог насытиться ею. Мало было. И двух раз мало. И трех бы. И...

Только вот Дуня уснула. Спустя секунд десять после того, как освободил ее от своей тяжести, доверчиво устроила голову на его плече, пробормотала сквозь зевок: «Ты все-таки настоящий половец. Вот одеяло куда выкинул?». И тут же, не дождавшись ответа, умиротворенно засопела.Что ему оставалось делать? Обнял крепче и прошептал во влажный, пахнущий цветочным гелем для душа висок:- Одеяло убежало, улетела простыня. И подушки, как лягушки, ускакали все от нас... - Дуня сонно вздохнула. Он коснулся губами мягкой кожи. - Спи, царица моя. Спи, моя Дунечка.

Десятое ЕЕ правило: «Не пей крепкие напитки на голодный желудок!»

Дуню разбудили поцелуи. Она еще некоторое время лежала в теплом сладком облаке утренней дремы, наслаждаясь, и лишь через несколько мгновений, когда сознание немного прояснилось, открыла глаза. Увидела потолок и люстру собственной спальни. Сон исчез. А поцелуи не исчезли. Они спустились по шее вниз, переселились на плечо и двинулись дальше. Легкие, порхающие, как бабочки.