Илья Бояшов - Портулан [сборник]

Какое-то время я застыл над кладом, разглядывая подогнанные друг к другу конверты, размышляя над тем, какой из них вытащить первым. Наконец выхватил из самой середины. Конверт был холоден и влажен. Запахло сыростью. Я неважно знаю французский, но нескольких минут разглядывания и размышлений хватило на то, чтобы понять, что означает изображенное на обложке дерево, Le sacre du printemps, Berliner Philharmоniker и Herbert von Karajan …

То была «Весна священная».

Я освободил пластинку, согнул ее между ладоней и осмотрел с одной и другой стороны, обнаружив всего несколько царапин, чиркнувших по Introduction и Danse de la terre . Затем закрыл ящик и сел на него, щурясь от неаполитанского солнца. Я представил себе подмосковную башню, наушники и, конечно же, вейского сумасброда с его непоколебимой уверенностью в том, что «цифра» срезает частоты. Кстати, насчет «срезания» – однажды я все-таки попросил одного далеко не последнего компьютерщика просветить меня в этом вопросе; тот засмеялся и назвал совершеннейшей ерундой убеждения, что «цифра» хуже виниловых записей. «Но странно, – заметил он, – многие, даже сведущие в компьютерном деле, почему-то до сих пор думают о „цифре“ именно так…»

– Tutto a posto! – закричали мне снизу. – Signore !

– Si! – закричал я. – Сейчас!

Дело было совершенно в ином – Большое Ухо все никак не мог расстаться с прошлым, сотканным из свалок, музыкальных магазинчиков и дряхлых проигрывателей с перевязанными тонармами, – вот почему затеял свою авантюру именно с винилом. Впрочем, черт с ним!

– Signore! – надрывался гид.

Однако нужно было что-то делать со Стравинским.

Я не нашел ничего лучшего, как запустить пластинку, словно «тарелку», с итальянского мусорного холма – и с тихим свистом «Весна» унеслась.

В третий раз Слушатель посетил мою память годика через два. То были странные времена! Работая ревизором в «Газпроме», я летал по всей стране, словно пинг-понговый мячик, ощущая себя кафкианским насекомым под крышей сарая, именуемого «новое Пулково», или, напротив, Гулливером в тех краях, где взлетная полоса имеет размер волейбольной площадки, аэровокзалом называется собачья будка, туалет «во дворе» по своим удобствам не поддается описанию, а местные клещи в любой момент готовы поделиться не только энцефалитом, но и болезнью Лайма. Случалось, я сутками мучился в пространстве не более десяти квадратных метров в условиях постоянного стресса, виновником которого являлся жизнерадостный рупор, информирующий: «Вылет откладывается на неопределенное время». Я запомнил каждый уголок во Внукове и Шереметьеве – до самой микроскопической выщерблинки на стенах местных кафе, где за один не совсем свежий пирожок люди выкладывают состояния. Единственное спасение от скуки в залах ожидания – ноутбук – был одновременно моим проклятием. Так как молох работы постоянно требовал всех нервов и сил, я днем и ночью сожительствовал с маленьким плоским ящичком, став в результате самым ярым сторонником теории заговор а, ибо воочию убедился: портативный компьютер является той погремушкой, которой обитателям ада удалось окончательно отвлечь человечество от небес. Неусыпный монстр часто доводил меня до почти полной слепоты, заставляя в перерывах между полетами изучать бессмысленные графики, штудировать бесчисленные инструкции и бесконечно переписываться с начальством. Даже соскабливая одноразовой бритвой щетину в туалетном холле очередного аэропорта, я не раз ловил себя на том, что продолжаю коситься на мерцающий рядом «мусоросборник». Благодаря подобному сожительству я полуел, полуспал и вообще в ожидании рейса порой забывался за компьютером настолько, что, временами отойдя от гипноза, обнаруживал себя в самых неожиданных местах: то на подоконнике в техническом помещении, то за барной стойкой в компании с ним и бокалом давно уже выдохшегося пива.

В одну из редких минут возвращения к реальности мною и был замечен примостившийся рядом за столиком забегаловки аэровокзала в Перми такой же, как и я, страдалец. Свернутый пиджак на коленях, рубашка с запонками, именуемая галстуком петля, которую он так и не решился снять с шеи, наконец, едва заметный нервный тик не вызывали сомнения в причастности парня к племени кочующих менеджеров. Мы бы и просидели за своими экранами, прихлебывая эспрессо, но Господь явил настоящее чудо: источники нашего зомбирования одновременно испустили дух, и одиночество в сети было прервано. Первая естественная реакция двух рабов компании «Эппл» пресеклась на корню барменом, сообщившим: заряжаться в заведении строжайшим образом запрещено. Он показал, где можно, однако внезапно нахлынувшее на нас обоих желание расслабиться пересилило перспективу сидения на корточках возле компов – этих поистине волшебных камней Гингемы – в ожидании, когда они соизволят насытиться электричеством.

В итоге мы не просто общались. Встреча стала истинным пиршеством красноречия. Все то, что и по сей день составляет истинную сущность двуногих существ – а именно неизбывное желание общения, придушенное в последние годы разнообразными гаджетами, – прорвалось, как только волею Божией оба путника освободились от проклятия Стива Джобса. Но в любой момент реальность могла вернуться (тот же звонок мобильника, оповещающий: ты по-прежнему на крючке; вырваться невозможно; даже ночью тебе придется длинно и обстоятельно разбираться с очередным вопросом бессменно работающей двадцать четыре часа в сутки бухгалтерии). Вот почему мы торопились, словно два ворвавшихся в супермаркет вора, которые хватают первые попавшиеся под руку товары, зная – на азартный, перенасыщенный адреналином грабеж отпущено слишком мало времени. Вот почему так захлебывались, перебивая друг друга, инстинктивно боясь, что наши чертовы «камни» возьмут и очнутся и вновь притянут к себе. Этот мистический, подсознательный испуг привел к эффекту невиданной откровенности. Подобно встретившимся в тайге медведям, которым нескольких мгновений хватает на то, чтобы по жестам и запахам все узнать друг о друге, мы умудрились за ничтожно короткий срок описать значимые события своего детства, юности, молодости и, увы, столь схожей зрелости, также пустив в ход имеющиеся в распоряжении средства: жесты, мимику и отыскавшиеся в барсетках визитки.

Мобильная связь настигла собеседника, как приговор. Не желая сдаваться, он позволил себе героический жест – махнул рукой на положенную рядом пластину. Мобильник гремел еще какое-то время, я встрепенулся; новый знакомый оказался весьма проницательным:

– В чем дело? Вы любите классику?

Дело было в его рингтоне. Анданте! Мендельсоновское анданте!