Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Мать Валентины, бабушка Кати, Ефросинья Андреевна вообще имела прозвище Верблюд. Люди рассказывали, что она в возрасте старой девы, понимая, что никогда уже не выйдет замуж, пришла на Чибижекские прииски из-под Казани в поисках любимого человека. Узнав, что в Сибири не хватает баб, ночью свела со двора отца телочку и пошла с ней в поисках счастья. По мере того, как она передвигалась в дикий край, приданое на веревке сзади росло с каждым днем. На пути попадались болота, грязь, валежник и прочие препятствия, поэтому Ефросинье приходилось переносить телочку на себе, чтобы та не повредила ноги. К концу путешествия за женихом телочка превратилась в корову, а у невесты появились горб с геморроем. По дороге у нее случился казусный случай: подарил ей какой-то купец свою соболью шубу, чтобы не замерзла. С этим приданым невеста прибыла на прииски. А к старости, страдая маразмом, каждый раз вспоминала про эту шубу. Мужа Ефросинья себе так и не нашла, родила Валентину от проходившего мимо старателя, и этим была счастлива.

Подобная судьба постигла и Валентину, имевшую прозвище Конь-голова. На нее мало кто обращал внимания из мужчин, а любви хотелось. Вместе с матерью они шли к цели по одному им знакомому пути: закупали спирт или ставили бражку, приглашали старателей для того, чтобы кого-то из них уложить с Валентиной. Но все попытки были безуспешны, так как, увидев любовницу рядом с собой, каждый трезвел и находил повод смыться за дверь. Но ей повезло! Однажды на прииск приехал молодой, симпатичный горный инженер, некто Воробьев Василий. Разрабатывая новую штольню, он часто бывал под землей, где работала Валентина с подругой Зиной Коваленко. Молоденькая Зина была просто красавица, не замужем, поэтому Василий сразу же «положил на нее глаз». События развивались стремительно: игривая Зина тоже была не прочь пообщаться с молодым красавцем, возможно, даже выйти за него замуж и уехать в город.

Валентина и Зина тогда работали откатчицами, вывозили на тачках в коробах добытую руду из засечки (штольня). Валентина была в курсе всех событий, услышала, как Василий с Зиной условились о романтическом свидании без посторонних глаз, договорились встретиться в соседней, уже отработанной рассечке.

Зависть Валентины была подобна обвалу. Она не придумала ничего лучше, как связать Зину веревкой, заткнуть рот тряпкой, положить в короб и оставить до поры в закутке. Сама пошла в назначенное место вместо подруги, затушила фонари. Вскоре на «копытах любви прискакал» ретивый Василий, не разговаривая и не спрашивая, набросился в полумраке на Валентину, так все и случилось на ящиках из-под взрывчатки. Осыпая поцелуями, обещая жениться, Василий был так обязателен, что тут же сунул ей в руку серебряное колечко и убежал, пока его не хватился управляющий. Надо было видеть его лицо, когда при выходе из засечки он случайно увидел связанную Зину. Оторопело размышляя, кто бы это мог быть там, вместо нее, Василий схватился за сердце: понял, кого лишил девственности и кому обещал пышную свадьбу. Доселе небывалый конфуз разрешился не в его пользу. Понятно, что ревнивая Зина рассказала о случившемся только тете Фросе Стрельцовой, которая работала на выдаче руды. Но уже вечером этого дня все приисковые старатели тыкали в Василия пальцами, подкрепляя дружный смех репликой:

— Аньжинер! Покажи колечко!

В результате этого казуса родилась Катя. В дополнение к казанским генам девочка унаследовала от Василия значительные перемены к лучшему. Лицо округлилось, правильный разрез глаз придвинулся от висков к переносице, покатый лоб выпрямился, длина горбатого носа выправилась и укоротилась. Что еще ее портило, так это выдвинутая, с отвисшей губой челюсть и рыжие веснушки, рассыпанные от подбородка до корней волос. Валентина предполагала, что они с возрастом могут исчезнуть, но вот челюсть топором не отрубишь. Все же, не падая духом, оптимистичная мать строила положительные прогнозы на будущее:

— Ниче, Катька, мы с годами породу поменяем!

В противоположность своей, мягко сказать, неказистой внешности Рябовы были женщинами доброй, отзывчивой души. Был случай, когда однажды у многодетной семьи Коробейниковых сгорел дом. Случилось это под Покрова, когда выпал снег. Чтобы срубить новую избу, требовались средства, которых не было. Ефросинья Андреевна и Валентина безвозмездно отдали все деньги, которые заработали за сезон. На вопрос, как будут жить сами, с улыбкой отвечали:

— Картошка наросла, не помрем!

К примеру, кому-то из соседей надо было уладить свои срочные дела: все шли к Рябовым, так как знали, что те никогда не откажут, безвозмездно отработают смену или помогут по хозяйству. Простодушные бабы, казалось, не знали слова нет, поэтому имели среди приисковых старателей глубокое уважение.

Сколько помнили люди, Собакины и Рябовы всегда жили рядом. На два дома у них была одна усадьба: большая ограда, ворота на улицу и дровенник, где даже дрова были общие. Их дома находились в двадцати шагах друг от друга, крыты по амбарному и различались лишь тем, что у Собакиных за печкой была темнушка, где спали родители, а у Рябовых во всю избу только кухня с полатями. Неразделенные заборами огороды соприкасались межой, граница картошки прикидывалась на глаз.

Так жили все жители Чибижека, надеясь изменить жизнь после сезона, уехать, куда глаза глядят из этого проклятого края, где зимой снега выше крыши избы, вода из реки, вечно кончающиеся дрова, а летом беспросветная работа, комары и мошкара. Поселившись временно, сначала копали небольшие землянки, чтобы лишь провести зиму в тепле. На следующий год ставили бревенчатые срубы четыре на пять метров, наскоро закидывали потолок землей, крыли двускатную крышу тесовым драньем, набивали печку-глинобитку, прилаживали к косякам дверь и, во многих случаях без пола, на нарах зимовали до весны. Такие небольшие избы-залипухи, в отличие от бараков, считались роскошью: семейное раздолье! Можно жить единолично и даже вести кое-какое хозяйство, на золоте увеличивая каждый год благосостояние и подкапливая деньжат для будущей жизни в городе. Но проходило время: два, три года, за ними пять, десять лет, а богатство так и не прибывало. Сколько бы ни заработал человек, к весне опять у хозяина в долгах, надо отрабатывать. Так в работе и нужде быстро проходила жизнь. Кажется, вот только мужик недавно пришел на прииски, женился, а уже старость подступила. Выезжать из тайги некуда и не на что. Да и неохота, до того полюбился этот дикий мир.

В подобном круговороте жили сотни семей, которые, однажды основавшись здесь, в золотом логу среди гор, прописались, прожили несколько зим, стали зваться местными. В помощь им весной, когда появлялись первые проталины, из разных городов и деревень приходили тысячи наемных рабочих, в простонародье именуемые пришлыми. У тех и иных был разный статус: первые жили на правах хозяев, вторые были лишь гости. У местных был преимущественный перевес перед сезонниками. Администрацией прииска им выделялись самые перспективные участки, соответственно, и платили больше. В добавление к этому у местных были семьи: жены, сестры, дочери. А пришлым брать с собой на работы женщин — себе дороже. Голодные до женского пола старатели всегда были активны во внимании к дамам. На этой почве среди мужиков возникали конфликтные ситуации, которые часто оканчивались рукоприкладством, а иногда и поножовщиной.