Владимир Топилин - Хозяин Спиртоносной тропы

Вон впереди из-за поворота показался всадник. Неторопливо приближаясь, замедлил ход, поздоровался. Вздрогнув от звонкого голоса, Кузька поднял голову. Перед ним на бурой, цвета коры кедра лошади сидит девчонка приблизительно его возраста. Дорожные куртка и штаны куплены в магазине. На ногах — походные сапожки. На голове обыкновенная тряпичная шапочка с беличьим хвостиком для форсу. По спине колотит небольшая русая коса. Через плечо перекинута точно такая же, как у Кузи, сумка для бумаг. Посмотрела на него строгим взглядом, усмехнулась:

— Челнок, что ли? Что-то я тебя раньше не видела.

— Челнок, — осматривая ее с ног до головы, остановил Поганку он.

— Давно ездишь?

— Неделю уже, — соврал Кузя, набивая себе цену.

— Ой, врешь ведь! — с иронией скривила губы та. — Верно, вчера утром первый раз верхом сел.

— Почему так думаешь?

— Сразу видно, ноги не по стременам. Завтра не то что верхом, пехом не сможешь пройти, все паха сотрешь.

— Вот еще, знахарка мне нашлась! — покраснев от последних слов, поднял нос Кузька. — Сам знаю, как ехать надо.

— Ну-ну, — склонив голову, засмеялась та. — Посмотрим на перегоне, как на четвереньках ползать будешь. Звать-то как?

Кузька игнорировал ее вопрос, тронул поводья. Та, повернувшись к нему, смотрела, как он уезжает, вдогонку крикнула:

— Не взлягивай, все одно обратиться придется. У нас, челночников, так: помогать друг другу надо. — И уехала, припустив кобылу легкой рысью.

Не останавливаясь, Кузька повернулся, посмотрел ей вслед, с досады запустил в космы пальцы: «Надо же! Тоже челночница. Надо было познакомиться, может, когда в дороге пригодится, чем-нибудь поможет. А другой внутренний голос оскалился собакой: — Да и хрен с ней. Тоже мне важная птица-коряга. Много тут таких знатоков проезжает!»

Добравшись до Крестовоздвиженского прииска, прежде чем ехать к разработкам, Кузька свернул к небольшому, больше похожему на сарай домику. Здесь жила их дальняя родственница — тетка Порунья. Когда они с отцом проходили мимо, всегда навещали ее. Старая старательница вот уже три года как похоронила мужа, сын и три дочери давно обзавелись семьями и жили на соседних приисках. Ей было чуть больше пятидесяти лет. Всю свою жизнь она прожила здесь от рождения, никуда из Чибижека не выходила и помирать «вскорости собиралась тут вон, у забора на кладбище», которое находилось у нее за огородом: Крестовоздвиженский прииск назывался по одноименному месту — воздвигать кресты, или хоронить. Как скоро она отойдет в мир иной, тетка никому не говорила, потому что не знала сама. К своей живучей по характеру натуре Порунья была всегда больная:

— Ох, детонька, старость подошла, — всякий раз жаловалась она Кузьке. — Не могу ступать на ноги, суставы подагрой исщербило. Спину шурфы согнули, не знаю, как в гроб класть будут. А руки нитку в иголку вдеть не могут. Как жить дальше?

К своей немощности Порунья без чьей-либо помощи засаживала огород картошкой, репой, луком, морковью, огурцами и всем, что только росло в этом глухом таежном уголке. Осенью после листопада заготавливала силками рябчиков на зиму. А когда был урожай ореха, лазила по кедрам не хуже молодого парня. При всем этом тетка знала любое малейшее передвижение на прииске: кто куда пошел, кто сколько намыл золота, кто кого отлупил, кто с кем шухарит и у кого от кого вскорости будет ребенок. О своих наблюдениях Порунья мало кому распространялась, только куме и сватье. Ну а те, соответственно, докладывали дальше. По понятным причинам ее недолюбливали, но не настолько, чтобы не приветствовать при встрече или отвернуться вовсе.

Едва Кузька остановился около покосившихся ворот, Порунья выбежала из-за угла бани по-черному с крынкой в руках. Так было всегда, когда кто-то из родных и не только заглядывал к ней, отчего складывалось мнение, что она ждала гостей со вчерашнего вечера.

— Ой ли, племянничек Кузенька? А я гляжу, кто это на кобыле к дому воротит? — запела бесконечную песню без гармошки Порунья. — Так и есть, что приснилась собака. Не ошиблась, знала, что кто-то с вашего улуса ко мне явится. Все ноченьку не спала, думала, кто? А это ты оказался. Где это ты такого конька раздобыл? Челноком устроился? Хорошее дело. Все как-никак копейка, мамке помощь. Без отца-то тяжело вам сейчас, — перекрестилась: — Царствие Небесное!

Пока Кузя привязывал к забору кобылу, сбегала в огород за огурцами:

— А ты заходи в избенку-то, счас тебя покормлю. У меня картошка есть вареная, правда, прошлогодняя, ну да все равно еда. Вон позавчера у соседки молока выпросила, как раз кстати.

Сославшись на дорогу, Кузя отказался от угощения: некогда, ехать надо. Сам спросил, не знает ли она, кто та девчонка, что проскакала давеча навстречу ему?

— Дашка-то? — в удивлении округлила глаза Порунья. — Как не знать? Это дочка управляющего Коробкова. — В любопытстве прищурила глаза. — А что, случилось что, али понравилась?

— Да нет, вот на дороге нашел, — показал Кузя старый гвоздь, который подобрал перед тем как заехать сюда. — Может, от ее подковы…

— Какой же это ее гвоздь? Да этим гвоздем я забор заколачивала. Ты смотри-ка — нашелся! А я его в позапрошлом году потеряла. Нет, у Коробковых не такие гвозди. У них свой кузнец, Степан, по-своему кует. А это — Федот Ухарев вытягивал, уж я его почерк знаю. Так что, племянничек, твои заботы напрасны. Коли хочешь с ней разговор иметь, надо не так сделать.

— Ничего я от нее не хочу, — насупился Кузя.

— Надо, вон, платочек ей показать, — настаивала Порунья. Заскочила в избу, вынесла цветастый лоскуток, подала ему: — Скажи, мол, не ты обронила давеча? Она заинтересуется, будет у вас разговор.

— Да не хочу я с ней разговаривать! — засобирался Кузя. — Лучше расскажи, как в контору проехать, меня Заклепин отправил к Коробкову.

Порунья махнула рукой на другую сторону речки, где велись старательские разработки:

— Там найдешь, — сунула ему в карман тряпочку, с хитрой улыбкой дополнила: — А лоскуток-то возьми, пригодится!

Кузька не стал противиться, сел на Поганку, махнул тетке на прощание, поехал в указанном направлении. По дороге еще раз спросил какую-то женщину, где находится здание управления прииском. Та с испуганными глазами указала на бревенчатую избу неподалеку, быстро пробежала мимо.

У конторы столпотворение. Человек сто рабочих с кирками, лопатами, топорами и другим горным инструментом выкрикивают ругательства, кому-то угрожают. Пятеро полицейских на лошадях успокаивают их, но все бесполезно.

— Догнать узкоглазых! Задушить желтомордых! Запустили козлов в свой огород. Говорили, не надо было брать их на работы. Теперь ищи ветра в поле! — кричат старатели, показывая увесистые кулаки недалекой горе.