Александр Казимиров - Бульварное чтиво [Сетевая компилляция, калибрятина]

Часов в десять, а то и раньше, дом просыпался. Шпингалет обнимал мать и интересовался, куда они сегодня пойдут. Марья Сергеевна целовала его в макушку, выключала плиту, стиральную машину и приводила себя в порядок. Мама с сыном посещали выставки, музеи; сидели на парковой скамье и следили за уличными кошками, которых обожал малой. В конце променада они заходили в кафе. Откушав пирожное с кофе, возвращались домой. Там у каждого начиналась своя жизнь: у кого-то компьютерные игры, а у кого-то работа с документами и два часа на тренировку. Да-да на тренировку. Лемешева следила за фигурой и доводила себя до изнеможения по системе известной голливудской актрисы. Однажды муж заглянул на пыхтение, доносившееся из комнаты, и покачал головой. «Дура!» — коротко подытожил он.

Больше всего на свете Марья Сергеевна любила отпуск. В санатории она запиралась в номере, спала до обеда и смотрела по ноутбуку фильмы. Вообще, она была изумительной женщиной — доброй, отзывчивой на чужую беду, стремилась помочь всем и вся. Ей не хватало лишь любви. Не той, которую дарит ребенок или родители, а настоящей, заставляющей трепетать и ждать встречи с тем, ради кого готов на все. Марья Сергеевна считала это чушью, придуманной поэтами и романтиками. Какая любовь, когда аврал на работе, когда дома надо сделать уборку, когда требуется капля отдыха, чтобы продолжить скачку по ипподрому жизни — наверстывать упущенное в моменты передышек.

Темп, взятый молодой, довольно привлекательной женщиной, превратил ее в скаковую лошадь. Она спешила жить и совершенно забыла о том, что загнанных лошадей пристреливает сама жизнь. Лемешева устала от всего и нашла отдушину в алкоголе. Сначала она выпивала после работы. Спиртное помогало снять напряжение, накопленное за день, дарило безразличие к насущным проб-лемам. Лемешева стала употреблять на работе. Сотрудники относились к ней снисходительно, невразумительные речи начальницы вызывали у них непонимание, а позже — смех и презрение. В конце концов, ее уволили. Муж боролся с алкогольной зависимостью Марьи Сергеевны. Устраивал скандалы, предлагал лечь в клинику, на что она отвечала, что справится сама. Шпингалет к тому времени подрос и не нуждался в материнской ласке. Наоборот, — стал избегать ее. Марья Сергеевна понимала, что никому не нужна, пила больше и чаще. Дошло до того, что супруг насильно упрятал ее в лечебницу, из которой она сбежала.

III

Надо ли говорить о том, что ничего не имеющий человек думает: «Вот появятся у меня крохи, и я буду довольствоваться ими». Стоит мелочи зазвенеть в кармане, как в голове тут же рождаются новые желания. Костин отирался возле старой церквушки и мечтал набить желудок. Солнце роняло в протянутую руку лучи, но легче от этого не становилось. Кишки ныли, и Никита продолжал заглядывать в глаза прохожим. «Все ожидания вознаграждаются», — повторял Гаврила Петрович. И однажды фортуна улыбнулась Никите фарфоровыми зубами. Шикарно одетый мужчина протянул побирушке хрустящую банкноту.

— Отче наш, да святится имя твое... — раболепно, с поклонами затараторил Никита.

Едва «Отче наш» удалился, Костин напялил тюбетейку и пошел от храма прочь. Любуясь цифрой на купюре, он рассчитывал, как выйти из кризиса. Первым делом прикупил колбасы и хлеба. На ходу утоляя голод, Никита вспоминал: какова на вкус водка. Разбогатевший, он раскошелился на чекушку и нырнул в подвал, где ютился последнее время.

После двух глотков Костин закурил, мозги заломило от вожделений. Как же давно он не пробовал женского тела, не испытывал прикосновения нежных рук. Никита плюнул на ладонь, пригладил волосы и отправился на поиски дамы сердца. По случаю она жила в другом конце подвала.

— Марья Сергеевна, ты здесь? — спросил Никита, силясь в полумраке разглядеть женщину.

— Слушаю тебя внематочно! — развязно пропела темнота.

— Я это, того... Выпить хочешь? — засуетился Костин.

Где-то сбоку послышалась возня.

— Давай, соседушка, лечи меня! — Лемешева подвинула ящик и поставила на него два стакана. — Подожди, сейчас свечку зажгу. Все никак лампочку в подъезде не выкручу!

Бутылка опустела махом. Костин решил, что настала пора любви. Он сложил трубочкой обветренные губы и ринулся в атаку.

— Эй, ты чего?! — сипло проблеяла Лемешева.

— Маша, давай поженимся! — Никита повалил женщину.

— Не сегодня, у меня квартальные!

«Сука, могла бы предупредить!» — разозлился Никита. Марья Сергеевна заработала порцию тумаков, упала и тюкнулась головой об топчан. Свечка в ее глазах погасла. Никита вернулся на свою половину. «Надо еще водки взять, сбить градус напряжения!» — он выбрался из подвала.

Никита проснулся, пересчитал остатки денег. «Идиот! — ругал он себя. — Хватило бы на неделю роскошной жизни». На улице кропил дождь. Топтаться у храма в такую погоду не имело смысла, и Костин отправился анализировать содержимое мусорных баков. Он рылся в отходах, когда услышал возмущенный голос:

— Слышь, мазурик? Ты территорию не перепутал?

Борьба интересов уложила Костина в пустующую палату травматологии. Забытая им белизна простыней подбивала задержаться в пропахшем лекарствами раю. Перед выпиской Никита решил слукавить: разжевал горсть таблеток и запил их водой из графина. Вытянувшись на кровати, он ни капли не сомневался в положительном результате. На утреннем обходе Костина осмотрел врач. Санитарки переложили симулянта на каталку и покатили из рая в рай. По иронии судьбы в морге его дожидалась Марья Сергеевна.

Цирк

I

Ковыряться в земле не хотелось. Вера присела на перевернутое ведро, вытащила пачку «Родопи»; с вызовом посмотрела матери в глаза и закурила. Та, как окаменевшая, замерла среди грядок.

— Ты чего себе позволяешь? — женщина выпрямилась, обтерла о подол грязные руки и шагнула к дочери.

— Только тронь! Я за себя не отвечаю!

Злата Сергеевна замешкалась, плюнула под ноги.

— Все отцу напишу, совсем от рук отбилась!

— Я сама напишу, не утруждайся!

«Дорогой папа, наконец-то твоя дочка стала совершеннолетней и вправе сама распоряжаться своей судьбой! Я уже шагнула в самостоятельную взрослую жизнь: поступила в ПТУ на штукатура и начала курить», — других новостей не было. Вера сунула листок в конверт. Спустя недели три почтальон в потертом пиджаке вытащил из брюхатой сумки письмо и запихал его в прореху ржавого почтового ящика, прибитого к калитке.

«Доченька, я и мои товарищи очень возмущены твоим поведением и категорически осуждаем его! — чувствовалось, что отец серьезно переживает. — Немедленно брось вредную привычку — не подрывай мою положительную репутацию! Передай матери, пусть вышлет денег на адрес…» — Вера отворила окно и размяла сигарету.