Мария Дуэньяс - Нити судьбы

На следующий день я не стала заходить в офис да Силвы, хотя на этот раз все назначенные встречи были в центре.

— Заберите меня сегодня вечером, Жуау. В половине восьмого у вокзала Россиу. Я хочу сходить в церковь — сегодня годовщина смерти моего отца.

Шофер кивнул, опустив глаза и всем своим видом выражая мне соболезнования, и я почувствовала угрызения совести, так легко записав в мертвые Гонсало Альварадо. «Но сейчас не время для колебаний», — подумала я, покрывая голову черной вуалью: было уже без четверти шесть, и новенна должна была скоро начаться. Церковь Сау-Домингуш находилась в самом центре, рядом с площадью Россиу. Когда я подошла к ее светлому каменному фасаду, покрытому известью, в моей памяти возник образ мамы. В последний раз я была на мессе, сопровождая ее в Тетуане в маленькую церковь на площади. Сау-Домингуш по сравнению с той церквушкой была величественной и грандиозной, с огромными колоннами из серого камня, поднимавшимися до потолка, окрашенного в светло-коричневый цвет. В церкви было полно народу: немного мужчин и множество женщин — верных прихожан, являвшихся исполнять наказ Девы Марии и читать молитвы святого Розария.

Я медленно пошла по левому боковому проходу, сложив перед собой руки и опустив голову, с сосредоточенным и отстраненным видом, и в то же время украдкой считая ряды. Дойдя до десятого, я кинула быстрый взгляд сквозь вуаль, закрывавшую мне глаза, и заметила сидевшую с краю фигуру в трауре: черная юбка, шаль и грубые шерстяные чулки — обычный наряд бедных жительниц Лиссабона. На голове у нее была не вуаль, а платок, завязанный под подбородком и сдвинутый вперед так, чтобы скрыть лицо. Рядом с женщиной было свободное место, но я несколько секунд колебалась, не зная, что делать. В конце концов я заметила, что ее белая и ухоженная рука, лежавшая до этого в складках юбки на коленях, коснулась соседнего сиденья, словно говоря: садитесь сюда. Я тотчас повиновалась.

Мы сидели в молчании, в то время как прихожане продолжали занимать свободные места, служки сновали по алтарю и кругом стоял тихий гул множества приглушенных голосов. Хотя я несколько раз украдкой взглядывала на сидевшую рядом женщину в черном, платок не позволял мне рассмотреть черты ее лица. Впрочем, это не имело никакого значения: я ни секунды не сомневалась, кто это был. В конце концов я решила нарушить молчание и прошептала:

— Спасибо, что позвали меня сюда, Беатриш. Пожалуйста, ничего не бойтесь: ни одна живая душа в Лиссабоне не узнает о нашем разговоре.

Она помолчала еще несколько секунд и наконец произнесла чуть слышно, не поднимая глаз:

— Вы работаете на англичан, не так ли?

Я слегка наклонила голову в знак подтверждения.

— Не уверена, будет ли вам полезна моя информация, мне не так много известно. Знаю только, что да Силва ведет сейчас переговоры с немцами насчет рудников в Бейре, в глубине страны. У него раньше не было дел в тех местах. Все началось недавно, всего несколько месяцев назад. Теперь он ездит туда почти каждую неделю.

— И что там такое?

— Нечто называемое «волчьей слюной». Немцы требуют, чтобы он сотрудничал только с ними и разорвал всякие отношения с британцами. Кроме того, он должен добиться, чтобы владельцы соседних рудников присоединились к нему и тоже отказались иметь дело с англичанами.

В этот момент в алтаре появился священник, вышедший через боковую дверь в глубине. Все прихожане — в том числе и мы — поднялись.

— Кто эти немцы? — прошептала я из-под вуали.

— В офис три раза приходил только Вайс. Да Силва никогда не разговаривает с ними по телефону — боится, что его могут прослушивать. Я знаю, что он встречался еще с одним немцем, Волтерсом. И на этой неделе должен приехать кто-то из Испании. В четверг, то есть завтра, они будут ужинать все вместе на вилле да Силвы: дон Мануэл, немцы и португальцы из Бейры, владельцы соседних рудников. Они собираются там, чтобы заключить соглашение: да Силва уже несколько недель убеждает их осуществлять поставки исключительно немцам. Все будут присутствовать на ужине с женами, и да Силва стремится принять их как можно радушнее: он попросил меня заказать цветы и шоколад по этому случаю.

Священник закончил свою речь, и все снова стали усаживаться: зашуршала одежда, послышались вздохи и скрип старого дерева.

— И еще да Силва распорядился, — продолжала Беатриш, по-прежнему склонив голову, — чтобы мы не соединяли с ним тех англичан, с которыми раньше у него были хорошие отношения. А сегодня утром он встречался на нашем складе в подвале с двумя типами, настоящими уголовниками: они выполняют время от времени некоторые его поручения — у него бывают всякие дела, в том числе и довольно темные. Мне удалось услышать лишь конец их разговора. Да Силва велел им следить за теми англичанами и, при необходимости, нейтрализовать их.

— В каком смысле «нейтрализовать»?

— Полагаю, убрать с дороги.

— Каким образом?

— А вы как думаете?

Прихожане вновь поднялись, и мы последовали их примеру. Все вокруг запели с благочестивым усердием, а у меня кровь застучала в висках.

— Вы знаете имена этих англичан?

— Да, я их записала.

Беатриш осторожно передала мне сложенный листок бумаги, который я тотчас крепко зажала в кулаке.

— Больше мне ничего не известно, честное слово.

— Пришлите ко мне кого-нибудь опять, если узнаете что-то новое, — сказала я, вспомнив открытый балкон в своем номере.

— Хорошо. А вы, пожалуйста, никому обо мне не говорите. И лучше не появляйтесь больше у нас в офисе.

Я не успела ничего ей пообещать, потому что она, вспорхнув, как черный ворон, быстро исчезла. Я же еще долго сидела под возвышавшимися надо мной каменными колоннами, окутанная нестройными песнопениями и гулом литаний. Когда мне наконец удалось прийти в себя после всего услышанного, я развернула полученный от Беатриш листок и убедилась, что мои страхи вовсе не беспочвенны. Там был список из пяти английских имен. Четвертым из них стояло имя Маркуса Логана.

Как обычно по вечерам, в холле гостиницы царило оживление. Кругом были иностранцы — женщины в жемчугах, мужчины в льняных костюмах и военной форме; повсюду — разговоры, запах дорогого табака и суетившиеся посыльные. Вероятно, кое-кого из этих людей стоило опасаться. И один из них ждал в этот вечер именно меня. Хотя я притворилась, что приятно удивлена встрече, по коже побежали мурашки. Внешне это был тот же Мануэл да Силва, учтивый и улыбающийся, уверенный в себе, в безупречном костюме и с легкой сединой зрелого человека. Он выглядел как и прежде, но один его вид вызвал у меня такое отвращение, что пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься прочь. На улицу, на пляж, хоть на край света. Куда угодно, только подальше от этого человека. Раньше против него были лишь подозрения, и еще оставалась надежда, что внутренняя сущность да Силвы соответствует его привлекательной внешности и он порядочный человек. Однако теперь я знала, что это не так, и худшие предположения на его счет, к сожалению, подтвердились. Все сомнения были развеяны в этот день на скамейке в церкви: честность и добропорядочность, как оказалось, невыгодны для бизнеса во время войны, и да Силва действительно продался немцам. Более того — он пошел еще дальше, приняв зловещее решение: если старые друзья стали мешать, следует убрать их с дороги. Мысль, что среди этих людей был и Маркус, вновь заставила меня содрогнуться.