Мария Дуэньяс - Нити судьбы

— В таком случае не вижу никакой проблемы. Ваша идея кажется мне разумной, и, возможно, подобная тактика действительно выгодна для нас обоих. Что ж, какие-нибудь еще условия?

— С нашей стороны больше никаких, — подняв бокал, произнесла Розалинда, словно это был небольшой тост.

— Отлично. В этом плане мы все прояснили. Ну а теперь моя очередь ввести вас в курс интересующего вас дела.

Сердце мое обмерло: наконец-то все должно решиться. Еда и вино помогли Маркусу Логану восстановить силы, и он выглядел уже более энергичным. Хотя он вел разговор со сдержанной невозмутимостью, в нем чувствовалось дружелюбие и нежелание чересчур досаждать Розалинде и Бейгбедеру. Я подумала, что подобное хладнокровие, вероятно, является его профессиональным качеством, но не могла судить об этом с уверенностью, поскольку это был первый журналист, с которым мне довелось повстречаться.

— Прежде всего хочу вам сообщить, что мой знакомый уже в курсе всего и готов взяться за это дело.

Мне пришлось вцепиться в край стола, чтобы не вскочить с места и не броситься обнимать журналиста. Однако я заставила себя сдержаться: ресторан гостиницы «Насьональ» был полон, и благодаря присутствию Розалинды все смотрели на нас. Не хватало еще и мне в порыве безумной радости кинуться на шею иностранцу, чтобы привлечь к нам еще больше внимания и дать повод для сплетен. Поэтому я, сдержав свой порыв, ограничилась улыбкой и коротким «спасибо».

— Вы должны сообщить мне некоторые данные, я передам их телеграммой в свое агентство в Лондоне, а оттуда уже свяжутся с Кристофером Лансом — тем самым человеком, который займется этой операцией.

— Кто он? — поинтересовалась Розалинда.

— Английский инженер, ветеран Первой мировой войны, вот уже несколько лет живущий в Мадриде. До восстания он работал в испанской инжиниринговой компании, сотрудничавшей с британцами, — «Хинес Наварро и сыновья», с центральным офисом на Пасео-дель-Прадо и филиалами в Валенсии и Аликанте. Они занимались строительством шоссе и мостов, сооружением большого водохранилища в Сории и гидроэлектростанции возле Гранады. Когда началась война, семейство Наварро исчезло — неизвестно, по своей воле или нет. Сотрудники компании организовали тогда комитет и взяли управление в свои руки. Ланс мог в то время уехать, но не сделал этого.

— Почему? — спросили мы в один голос.

Журналист пожал плечами и отпил большой глоток вина.

— Это помогает от боли, — словно извиняясь, пояснил он, поднимая бокал, и продолжил: — На самом деле, я не знаю, почему Ланс не вернулся в Англию: он ни разу не дал мне вразумительного объяснения. До того как разразилась война, англичане, проживавшие в Мадриде, как и почти все иностранцы, оставались в стороне и наблюдали за ситуацией с равнодушием и даже некоторой иронией. Конечно, им было известно, что отношения между правыми и левыми накалены, но они воспринимали это как часть местного испанского колорита. Коррида, сиеста, чеснок, оливковое масло и вражда между братьями — все это казалось им таким живописным, таким истинно испанским. Однако в конце концов ситуация взорвалась. И тогда они наконец поняли, что дело приняло серьезный оборот, и стали поспешно уезжать из Мадрида. За немногими исключениями, как тот самый Ланс, который отправил жену домой, а сам остался в Испании.

— Не слишком благоразумно, не так ли? — произнесла я.

— Возможно, он действительно немного сумасшедший, — полушутя сказал журналист. — Но надежный человек и знает, что делает; не какой-нибудь безрассудный авантюрист или оппортунист, которых в эти времена развелось огромное множество.

— А что именно он делает? — спросила Розалинда.

— Оказывает помощь тем, кто в ней нуждается. Вывозит людей из Мадрида, доставляет в один из портов на Средиземном море и пристраивает на любые британские суда — военные, почтово-пассажирские и грузовые.

— Он имеет с этого какую-то выгоду? — поинтересовалась я.

— Нет. Никакой. Он ничего не зарабатывает. Есть люди, которые наживаются на этом, но он не из их числа.

Журналист собирался сказать что-то еще, но в этот момент к нашему столику подошел молодой военный в бриджах, начищенных ботинках и с шапкой под мышкой. Он поприветствовал нас с полной невозмутимостью и протянул Розалинде конверт. Она вытащила оттуда сложенный листочек бумаги, прочитала его и улыбнулась.

— I'm truly very sorry, прошу меня извинить, — произнесла англичанка, торопливо складывая свои вещи в сумку. Портсигар, перчатки, записку. — Возникло одно неожидаемое — простите, неожиданное — обстоятельство. — Она наклонилась к моему уху и порывисто прошептала: — Хуан Луис вернулся из Севильи раньше, чем собирался.

Несмотря на лопнувшую барабанную перепонку, журналист, вероятно, тоже ее услышал.

— Продолжайте разговор без меня, потом мне расскажете, — громко сказала Розалинда. — Сира, darling, до скорого. А вы, Логан, будьте завтра готовы. В час вас заберет из гостиницы машина. Мы пообедаем в моем доме вместе с верховным комиссаром, и потом в вашем распоряжении будет время до самого вечера, чтобы взять у него интервью.

Розалинда прошла к выходу с молодым военным, сопровождаемая множеством любопытных взглядов. Как только она скрылась из виду, я решила продолжить разговор с того момента, на котором мы остановились.

— Если Ланс не получает никакой выгоды и у него нет политических мотивов, почему он всем этим занимается?

Журналист снова пожал плечами.

— Такой уж он человек — да, непохожий на остальных. В каком-то смысле — рыцарь, сражающийся за то, до чего другим нет дела. По его словам, у него нет никакой политической заинтересованности, он действует исключительно из соображений гуманности: он вел бы себя точно так же, если бы оказался на территории националистов. В общем, обстоятельства сложились так, что в начале восстания посол сэр Генри Чилтон и почти все сотрудники посольства находились в Сан-Себастьяне, где всегда проводили лето. В Мадриде в это время оставался лишь консул, оказавшийся не на высоте в сложившейся ситуации. Поэтому Ланс, в некотором смысле, взял бразды правления в свои руки. Он убедил открыть посольство, чтобы обеспечить в его стенах защиту всем британским подданным — насколько мне известно, их насчитывалось тогда чуть больше трехсот. Эти люди не имели непосредственного отношения к политике, но большинство из них были консерваторами, симпатизировавшими правым, поэтому, едва узнав, что происходит, стали искать дипломатической защиты. Однако этим дело не ограничилось: в посольстве пожелали получить убежище еще несколько сотен людей. Они утверждали, что родились в Гибралтаре или на английском судне, имели родственников в Великобритании или сотрудничали с Британской торговой палатой — в общем, приводили любые доводы, лишь бы получить защиту под нашим государственным флагом.