Мария Дуэньяс - Нити судьбы

Он молча протянул мне руку. Я стиснула ее, и мы стали пробираться в глубь сада. Поняв, что нас уже никто не видит, мы бросились бежать в темноте.

На следующее утро моя жизнь потекла в другом ритме. В первый раз за несколько недель я не поднялась на рассвете, не выпила торопливо кофе и не взялась за работу в мастерской, подгоняемая срочностью заказов. Лихорадочные хлопоты остались позади, и я начала день с длительного приема ванны, которым мне не удалось насладиться накануне. Потом я вышла на прогулку и отправилась к Розалинде.

Из слов Бейгбедера я сделала вывод, что ее недомогание временное и не очень серьезное — досадное расстройство, не более того. Поэтому ожидала встретить подругу в ее обычном расположении духа — жаждущей рассказа о пропущенном приеме и комментариев о продемонстрированных там нарядах: кто оказался элегантнее всех, а кто отличился безвкусием.

Служанка провела меня к Розалинде, все еще лежавшей в постели, среди подушек. Ставни в ее комнате были закрыты, в спертом воздухе пахло табаком и лекарствами. Дом был просторный и очень красивый: мавританская архитектура, английская мебель и царивший кругом экзотический хаос — на коврах и диванах валялись граммофонные пластинки без чехлов, конверты с надписью «Авиапочта», шелковые платки и чашки из стаффордширского фарфора с недопитым чаем.

Однако в то утро Розалинда совсем не соответствовала образу хозяйки роскошного особняка.

— Как у тебя дела? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал не слишком встревоженно. Между тем вид англичанки действительно внушал беспокойство: бледная, с кругами под глазами и грязными волосами, она лежала на измятой постели со свисавшими до пола простынями.

— Ужасно, — уныло ответила Розалинда. — Чувствую себя хуже некуда, но садись, — похлопала она ладонью по краю кровати. — Моя болезнь не заразна.

— Хуан Луис сказал вчера, что у тебя что-то с кишечником, — произнесла я, устраиваясь рядом с ней, предварительно убрав несколько смятых платков, пепельницу, полную недокуренных сигарет, недоеденную пачку сливочного печенья и множество крошек.

— That’s right [63] Верно ( англ. ). , но есть новости и похуже. Хуан Луис еще не знает об этом. Я собираюсь рассказать ему сегодня вечером — не хотела беспокоить его в последний день визита Серрано.

— Что за новости?

— Вот! — воскликнула она, схватив своими длинными и цепкими пальцами какую-то телеграмму. — Это из-за нее я заболела, а вовсе не из-за приготовлений к визиту. Это ужасно, просто ужасно.

Я смотрела на Розалинду с недоумением, и она наконец пояснила:

— Я получила ее вчера. Питер приезжает через шесть недель.

— Кто такой Питер? — спросила я, не припоминая, чтобы она когда-нибудь рассказывала мне о знакомом с таким именем.

Розалинда взглянула на меня с таким выражением, будто я задала ей самый нелепый вопрос.

— Боже мой, Сира, ну кто же еще: Питер — мой муж!

Питер Фокс должен был прибыть в Танжер на пароходе компании «Пенд О», собираясь провести некоторое время с женой и сыном, после того как почти пять лет едва поддерживал с ними отношения. Он все еще жил в Калькутте, но решил время от времени наведываться на Запад — вероятно, собираясь рано или поздно покинуть Индию, где в последнее время все сильнее разворачивалась освободительная борьба. И конечно же, наиболее подходящим вариантом в этом случае ему казалось воссоединение с семьей.

— И он будет жить здесь, в этом доме? — недоверчиво спросила я.

Розалинда подожгла сигарету и, жадно втянув дым, кивнула:

— Or course he will [64] Конечно, будет ( англ. ). . Ну конечно, он же мой муж и имеет на это полное право.

— Но я думала, вы с ним расстались…

— Фактически — да, но официально — нет.

— И тебе не приходило в голову с ним развестись?

Розалинда вновь с жадностью затянулась.

— Тысячу раз. Но он не дает мне развод.

И она поведала свою историю, заставившую взглянуть на нее по-другому. Как оказалось, жизнь Розалинды была далеко не безоблачной.

— Я вышла замуж в шестнадцать лет; ему было тридцать четыре. До этого я пять лет провела в интернате в Англии: уехала из Индии совсем ребенком, а вернулась почти девушкой на выданье и с жадностью окунулась в светскую жизнь колониальной Калькутты. Вскоре меня познакомили с Питером, другом моего отца. Он показался мне самым привлекательным мужчиной, которого я когда-либо встречала в своей жизни; правда, в то время среди моих знакомых и не было в общем-то никаких мужчин. Он был веселым и обаятельным и в любом обществе становился центром внимания. Зрелый, мужественный, из аристократической английской семьи, уже давно обосновавшейся в Индии. Я влюбилась в него как сумасшедшая или по крайней мере так мне тогда казалось. Пять месяцев спустя мы уже были женаты и поселились в великолепном поместье с конюшнями, теннисным кортом и четырнадцатью комнатами для прислуги. Мы держали к тому же четверых индийских мальчишек, которые должны были подносить мячи, если нам вздумается поиграть, представляешь? Мы жили невероятно насыщенной жизнью: я обожала танцевать и кататься на лошади, отлично стреляла и играла в гольф. Это был непрекращающийся круговорот праздников и приемов. Через некоторое время родился Джонни. Наше существование казалось идиллическим, нас окружал мир роскоши и великолепия, но очень скоро мне пришлось убедиться, насколько хрупка эта идиллия.

Розалинда прервала свой монолог и устремила взгляд в пустоту, охваченная воспоминаниями. Потом она затушила сигарету в пепельнице и продолжила:

— Через несколько месяцев после родов я стала замечать проблемы с животом. Меня обследовали и заверили, что оснований для беспокойства нет и мое недомогание всего лишь реакция организма на непривычный для европейцев тропический климат. Однако день ото дня мне становилось все хуже. Боли усиливались, не спадала высокая температура. Меня решили прооперировать, но ничего серьезного не обнаружили, а мне, несмотря ни на что, лучше не становилось. Мое состояние через четыре месяца сильно ухудшилось, и врачи, вновь проведя тщательное обследование, наконец поставили диагноз: бычий туберкулез в самой тяжелой форме. Я заразилась от больной коровы, которую мы купили после рождения Джонни, чтобы я могла пить свежее молоко для восстановления сил. Животное заболело и погибло, но ветеринар не нашел тогда ничего опасного — так же как и врачи не обнаружили потом мою болезнь, поскольку бычий туберкулез чрезвычайно трудно диагностировать. Однако от него образуются туберкулезные бугорки — такие узелки в кишечнике, из-за которых тот начинает сужаться.

— И?..

— И ты становишься хроническим больным.