Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Капитан Форбс, как бывший военный моряк, за все годы своего капитанства на «Лоале» не держал среди персонала ни одной женщины.

— На моем судне я предпочитаю видеть женщин только в качестве пассажиров, — заявлял он в ответ на все попытки внедрить в два корабельных бара девушек официанток из города. На «Лоале» был еще и ресторан, но там традиционно работали, как и во всех ресторанах в Бонгу, только мужчины. А вот в барах еще с колониальных времен было принято держать привлекательных подавальщиц напитков в качестве недвусмысленной эротической приманки для клиентов мужчин. Владельцы баров исправно платили свой процент в кассу судна и давно уже пытались прельстить Форбса соблазнительными возможностями увеличения доходов в том случае, если по залам баров начнут порхать верткие бестии в коротких юбчонках, разнося по столикам холодное пиво и кое-что покрепче с добавлением сока и кубиков льда.

— Не хочу, чтобы «Лоала» стала плавучим борделем, — нелюбезно заявлял капитан совратителям. — Вот когда меня здесь не будет, а этот час неумолимо приближается, делайте, что хотите.

Но однажды на судно явилась жена премьер-министра, которая была еще и председателем организации «Свободные женщины Бонгу». Она пустила в ход все свое обаяние с добавлением политической демагогии, прося Форбса содействовать трудоустройству городских девушек на его судне.

На капитана не действовало ни обаяние, ни демагогия, но перечить долго властям было неразумно: колониальная эпоха ушла в прошлое. Он плюнул и согласился принять первую смену официанток — кофейного цвета прелестниц с выпрямленными химическим способом волосами. А те, которые не покушались на естественную курчавость своих волос, носили входящие тогда в моду вычурной формы цветные тюрбаны.

Еще в первый день на идущем вниз по реке судне, когда солнце склонялось к западу и ушло за огромное облако, Комлев, стоя на мостике, обратил внимание на поющих и приплясывающих на баке судна пассажиров, одетых как деревенские жители. Их сменяли такие же певцы и танцоры из команды, кто-то стучал в небольшой тамтам. Эти вокально-танцевальные номера заинтересовали Комлева, и он выразил капитану сожаление, что он не только не знает, о чем они поют, но даже на каком языке.

— Они поют на речном диалекте лулими. Его знают все, живущие вдоль реки и на южном берегу озера Кигве, — охотно просветил его Форбс, когда они рядом стояли на мостике. — А поют они о том, как провели день в городе, что купили и как они с выгодой продадут это в отдаленных деревнях. И еще как ходили к какому-то начальнику, который толстый, как бегемот, но он их не принял.

— А матросы, видимо, поют о чем-то другом?

— Конечно. О том, как прошел день на судне. Они и вас упоминали, мистер Комлев.

Форбс усмехнулся и пыхнул ароматным дымом в его сторону.

— Не понимаю, чем я удостоился их внимания, — с досадливым недоумением отозвался Комлев. Он почему-то сразу решил, что команда будет нелестного мнения о его персоне.

— Они пели, что на судне появился новый белый человек, который плохо говорит на лулими, а это значит, что он в Бонгу недавно. Форбиси, то есть я, позволяет ему вести судно, но глаз с него не спускает. Ну, там еще всякая чушь обо мне: что у меня глаз, как у хамелеона и может смотреть даже назад. А о вас вот еще что: этот новый белый не курит, поэтому просить у него сигарету — пустая затея. Сегодня к нему, то есть к вам, мистер Комлев, заходила одна «нтокази» — так они называют девушек из бара, но быстро вышла. Значит, он ее у себя не оставил.

Комлева слегка бросило в жар, а Форбс смотрел на него с насмешливым прищуром, но без всякого осуждения.

Действительно, все это было. Одна из официанток заходила в его каюту, спрашивая спичек. Комлев уже два года не курил, но спички по привычке у себя держал. Ему подумалось, что спички был только предлог для прихода к нему этой нтокази. И что может за этим последовать?

— Она искала огня для сигареты, сэр. Я ее и не думал приглашать.

— Ладно, можете не оправдываться. Я здесь капитан, но не блюститель нравственности. В следующий раз не отпускайте ее слишком быстро, а то всех разочаруете. Некоторые даже подумают, что вы расист и отвергаете ее из-за цвета кожи.

Было непонятно, шутит капитан или действительно дает советы?

В том, что официантка заходила к нему с умыслом, сомнений было все меньше. Но с каким? Она назвалась Нолиной и тотчас же села подчеркнуто близко к Комлеву, выставив против него круглые и гладкие коленки цвета отполированного орехового дерева. Прикурив сигарету, она уходить явно не спешила. Было также заметно, что курит она неумело и на курильщицу совсем не похожа. От нее, впрочем, тянуло табачным дымом, но это, скорее, объяснялось долгим пребыванием в прокуренном баре. От нее еще попахивало спиртным и духами со странным резким запахом. Комлев вдруг с какой-то неловкой растерянностью нашел, что она привлекательна и, кажется, доступна, даже пугающе доступна, и это его не на шутку встревожило. «Ерунда какая-то получается, — сердился он на себя. — Придется быть начеку». Надо сказать, что работая в своем отечестве на пассажирских и других судах, Комлев принципиально не позволял себе шашней с официантками и буфетчицами. «Если они являются по отношению к тебе хотя бы косвенно подчиненными, — без тени ханжества рассуждал он, — старайся вести себя на работе безупречно. Иначе это будет похоже на использование своего служебного положения».

Капитан предложил ему отдохнуть, а с полуночи присоединиться к нему на время его вахты, чтобы ознакомиться с условиями ночного плавания по реке.

— Я застал еще времена, когда бегемоты переплывали реку и надо было смотреть в оба. Впрочем, делали они это редко. У каждой семьи есть своя территория, и они ее охраняют. Охота на бегемотов давно запрещена, но туземцы их все равно убивают. Так что встретиться с ними на реке удается теперь не часто из-за того, что их просто мало. Крокодилов тоже стало меньше, но мне их не очень жаль.

— А как на реке с плавающими бревнами? — поинтересовался Комлев. Он знал, что для колесного парохода это враг номер один.

— Случаются, хотя, к счастью, не часто. Когда не очень темно, а бревно или ствол дерева выступает над водой, удается отвернуть. Колесные плицы у нас из крепких досок, но и они ломаются. Заменой их занимается машинная команда и, конечно, без большого желания. Она считает, что по-ломка плиц происходит по виде судоводителей, и во многом это так. А мне приходится удлинять время стоянки, чтобы произвести ремонт колес, хотя никто не любит терять светлое время на стояние у причала, а потом двигаться в темноте. И рушится, конечно, расписание. Поэтому я не устаю напоминать своим помощникам: «Джентльмены, берегите гребные колеса. Благодаря им мы и передвигаемся по воде».