Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

И вот через день утром, уже в своем новом жилье, своим низковатым потолком напоминавшем его комнату там, на далеком севере, Комлев медлил вставать, сгибая и разгибая ноющее колено, обильно смазанное йодом. Было слышно, как внизу, в своей лавке Дхармчанд отсчитывал кому-то сдачу, возможно, сотенными бумажками пондо, произнося монотонно: «Эк, до, тин, чар». Тут он сделал паузу, видимо, ища нужную купюру, и продолжал: «Сат, атх, но, дас». «Десять!» — сказал он кому-то уже по-английски, повысив голос.

А всего неделю спустя Комлев стоял на ходовом мостике парохода «Лоала» рядом с капитаном Форбсом, и навстречу плыли берега в кустах и редколесье, и еще кое-где с рыжими песчаными пляжами. И деревья издалека казались до обидного обычными, лиственными и никакой африканской экзотики в виде веерных, масличных или борассовых пальм не было пока и в помине. «Все почти как на наших реках летом», — думалось Комлеву. И палуба, и мостик так же подрагивали в такт работы машины, только вот темнокожий рулевой в синей робе и фуражечке с двумя скрещенными якорями над козырьком стоял за штурвалом. А на палубе сидели пассажиры туземцы, расстелив какие-то свои цветные тряпки. Все это напоминало живые картинки из старого этнографического сборника.

Его приход на «Лоалу» состоялся без всяких предисловий. В дом к Дхармчанду явился матрос и на словах передал Комлеву приглашение капитана Форбса отправиться в рейс. Видя, что Комлев не совсем освоился с языком лулими, матрос попытался повторить это на английском, значительно сократив само послание. Звучало оно теперь примерно так: «Капитан ждать сегодня мистер Комли, уходить Лолингве утром». Комлев тут же объявил хозяину о своем уходе. Но тот, видимо, дорожа постояльцем, упросил его не уходить совсем и согласился оставить комнату за ним, назначив лишь треть цены на все дальнейшее время. Судя по всему, комната у него все равно пустовала. Комлев взял с собой сумку с самым необходимым, сунул в нее приемник и отправился пешком к причалу, где обычно швартовалась «Лоала».

Комлев не знал, что предшествовало его поспешному вызову на «Лоалу», хотя капитан Форбс давно обещал ему стажировку на своем пароходе. А дело было в том, что неожиданно заболел старший помощник Палмер, кстати, единственный европеец из всех судовых офицеров, который плавал с Форбсом уже более десяти лет. Палмера прямо с причала увезли в больницу с подозрением на острый аппендицит или на что-то еще похуже. Именно то, что было похуже, потом и подтвердилось, и Палмер на судно больше не вернулся. У Форбса были свои планы, в которые он никого не посвящал, а он был не только капитаном, но и судовладельцем. Правда, в своем последнем качестве ему оставалось пребывать от силы два рейса, но никто, кроме самого Форбса, об этом на судне не знал.

«Лоала» была пароходом, к тому же еще и колесным. Более того, этот пароход все еще сжигал в своих топках уголь, а не мазут, впрыскиваемый туда форсунками, как на всех оставшихся в наше время его речных собратьях. Так что «Лоала» была дважды анахронизмом. То, что она работала на угле, объяснялось простым расчетом: уголь завозился из соседней страны, по своему качеству это был далеко не антрацит, но зато он был соблазнительно дешев. При полностью загруженном бункере «Лоала» делала полный рейс.

Когда-то, еще в старые добрые колониальные времена, в ряд соседствующих английских владений, где были судоходные реки, а они имелись везде, морем были доставлены в разобранном виде пароходные котлы и паровые машины. Затем по железной дороге их развезли по главным речным портам. Были также доставлены и движители, то есть гребные колеса, а также части корпуса и надстроек. Все это соединялось при помощи заклепок (тогда еще сварка здесь считалась завтрашним днем техники) на местных судосборочных заводах. «Лоала», которая тогда называлась «Виктория», видимо, в честь знаменитой королевы, начала регулярные рейсы по реке Мфолонго еще до начала второй мировой войны. Когда ее приобрел демобилизованный из королевских ВМС молодой лейтенант Форбс, это было еще совсем не старое судно и теперь можно было утверждать, что оно состарилось вместе со своим хозяином и капитаном. Форбс был, как известно, женат на туземной женщине, понимал язык туземцев и во многом думал и поступал, как они, при этом иногда сам с иронией это отмечал. Во многом он разделял и их взгляды на мир. Так, он был вполне согласен с их утверждением, что долгая жизнь живущего не утомляет. И с тем, что многие жалуются на жизнь, но умирать почему-то не хотят. А на жизнь они смотрели философски и без иллюзий, говоря, что само рождение это путь к смерти. Только в отношении одного народного изречения, которое он слышал пару раз от местных жителей, а именно: лучше быть молодой гиеной, чем старым львом, Форбс все еще колебался в своем желании его принять. Ему пока еще нравилось быть старым львом. А гиены ему всегда были противны.

К тому времени, когда на мостике «Лоалы» появился Комлев, это было уже весьма старое плавсредство с довольно, хотя и не предельно, изношенным корпусом. Но так как на всегда полноводной Мфолонго ему никакие подводные камни не грозили, а на глубоком озере Кигве оно ходило по надежному фарватеру, с таким корпусом можно было плавать еще долго. Если, конечно, в рулевой рубке и на мостике будет находиться осмотрительный судоводитель. Капитанский диплом Комлева, хотя и не подкрепленный солидным стажем плавания в этой должности, видимо, произвел определенное впечатление на Форбса. Но судоводительские навыки своего протеже ему не терпелось проверить на деле. Что он вскоре и сделал.

Вначале Комлев немного побаивался плавания на совершенно незнакомой, да еще и африканской реке, ожидая от нее какого-нибудь неожиданного коварства. Но капитан показал подробную карту реки, выполненную на двадцати отдельных листах, и Комлев с облегчением понял, что она из тех коротких рек, вытекающих из больших озер или водохранилищ, которые всегда обнадеживающе полноводны, убедительно глубоки и уровень воды в них почти всегда постоянен. Мфолонго вытекала из обширного озера Иколе, становилась судоходной только ниже порогов Макунзи и через много десятков километров впадала в еще более обширное озеро Кигве. А из него она, если это действительно была она, вытекала уже под именем Луалабы. Левый берег ее был теперь территорией другой страны — Булимби, в далеком прошлом французской колонии.

Словом, это была река в навигационном отношении напоминающая, как ни странно, Неву, только намного ее длиннее, но вполовину ее уже. Комлев понял, что здесь можно обходиться без бакенов и вех, а судно нужно вести в равной отдаленности от берегов. Если же один из берегов обрывист, то есть является «коренным», то нужно править ближе к этому берегу. Это была, конечно, элементарщина, которую Комлев постиг еще на первом курсе в училище.