Анатолий Луцков - Однажды в Африке…

Разговор с Мфумо состоялся через два дня после извещения из банка.

— Ничего, мы что-нибудь придумаем, — обнадеживающе заявил Мфумо, с внешней отрешенностью глядя на потолок, где терпеливо поджидала муху большеголовая ящерица. Комлев к ней привык и уже почти не обращал внимания на бледнорозовую тварь. Иногда к ней приходила подружка из коридора, и тогда они гонялись за насекомыми вместе.

— Сейчас главное — найти дешевое жилье, — озабоченно напомнил Комлев. — Ну, и достаточно приличное.

— Там, где я живу, есть рядом свободная комната. Но это такой район, где белого человека никогда не увидишь, и снимать там жилье просто немыслимо (он сказал: «Out of the question» — даже вопрос не стоит). Это вызвало бы просто нездоровое любопытство и всякие пересуды.

Когда-то Мфумо казалось, что у всех белых людей, поскольку все они всегда в меньшинстве, должна быть большая сплоченность, даже круговая порука, и они уж не дадут друг дружке пропасть среди черного большинства. Теперь он уже знал, что у них несогласий во всем и различий не меньше, чем у их темнокожих братьев, принадлежащих к разным племенам. Как говорится, рука сгибается в локте, а нога в колене. Ничего необычного.

Мфумо предложил поселиться у знакомого индийца, который иногда сдает меблированные комнаты на втором этаже прямо над своей лавкой. Можно даже со столом, где подают чапати вместо хлеба, и если запах карри, чеснока и маринованных зеленых манго не вызывает аллергии. Некоторые белые джентльмены, например, возражают. У этого Дхармчанда даже с двухразовой едой — утром и ближе к вечеру — будет все равно в два раза дешевле, чем здесь, в «Сангаме».

— Пойдем к этому Дхармчанду, — решительно настроился Комлев. — «Лоала» придет через неделю, я узнавал. Если капитан Форбс возьмет меня на стажировку, как обещал, я перехожу на пароход. Там и буду жить.

— А потом? Если мой вопрос уместен, конечно.

— Я бы хотел, чтобы меня взяли помощником капитана. Я уже соскучился по работе. К тому же постепенно заработал бы на билет домой.

Комлев говорил об этом с суховатой сдержанностью, словно боялся вспугнуть саму возможность такого варианта. В сущности, это была единственная возможность остаться на плаву как в фигуральном, так и в прямом смысле.

Дхармчанд весьма любезно сказал Мфумо, что подготовит комнату для белого постояльца через три — четыре дня, и Комлеву ничего не оставалось как ждать. В «Сангаме» он пока не говорил о своем скором уходе. Сам хозяин счел своим долгом сообщить Комлеву, что ему звонили с утра, и звонивший называл какое-то странное, возможно русское, имя, которое просто невозможно было запомнить и еще труднее воспроизвести. Сказали только, что к нему придут ближе к вечеру, когда немного спадет жара. Комлев принял это устное послание с некоторой настороженностью, так как теперь он ничего хорошего не ждал ни от телефонных сообщений, ни от посетителей. Ему самому звонить было некому, кроме как Сергею из посольства, но того ни разу не оказывалось на месте, а иметь дело с автоответчиком Комлев не любил. Ему казалось, что это просто коварная уловка, когда не хочется с кем-то разговаривать. Лишь однажды этот неуловимый Сергей оказался на месте, но тут же поспешно сказал: «Извини, старик, дел сейчас по горло, поговорим в другой раз». Комлев не страдал мнительностью, но допустил, что его нынешний, не внушающий доверия статус, уже не тайна и что знакомство с таким человеком никого не украсит.

И вот в номер к Комлеву, отдуваясь, ввалился детина в темных очках и в матерчатой шляпе с узкими полями, сняв которую, оказался стриженым «под ноль», как арестант или новобранец. «Типичный браток», — неодобрительно подумал Комлев. Пришелец был в пестрых шортах, в полурасстегнутой рубашке с короткими рукавами и в пляжных шлепанцах, хотя никакого пляжа в Лилонгве не было. В руке он держал сумку, которую он поставил на пол, и на это она отозвалась стеклянным звяканьем.

— Вадим, как я понимаю, — с полувопросом по-свойски обратился к нему стриженый. — Случайно узнал, что земляк тут живет. Ну и захотелось пообщаться. Меня Алексеем звать. Для друзей просто Леха.

Он с компанейской выразительностью посмотрел на Комлева, давая последнему понять, что тот уже включен в упомянутую категорию, так что вопрос выбора формы обращения уже не стоит. Из объемистой сумки Леха со сноровистой деловитостью вынул и поставил на низкий столик бутылку джина и воды «швепс», потом рядом появились еще бутылки: американская «смирновка» и пиво.

«М-да, визит со своим угощением. Мне минус как принимающей стороне, — самокритично подумал Комлев. — Значит, предстоит разговор. О чем?»

— Все прямо из холодильника. Я как знал, что у тебя таких благ нету.

Он сноровисто откупорил бутылки.

— Ну, давай за знакомство сначала выпьем, а потом поговорим.

Становиться в позу и отказываться Комлев счел глупым. К тому же немного выпить хотелось, чтобы заглушить как-то неприятный осадок последних дней. «Кто все-таки ему сказал, где я живу? — с хмурым любопытством размышлял Комлев. — Впрочем неважно, при желании все можно выведать».

Комлев выпил джина, разбавив его шипучей водой, а Леха хватанул сразу полстакана водки, запив все пивом.

— Водка без пива — деньги на ветер, — прокомментировал он этот факт известным изречением российских выпивох. — Давняя привычка. Трудно менять.

Он вдруг вполголоса ругнулся, нырнул рукой в сумку под столом, бормоча: «Совсем забыл, балда», — и вытащил пару пакетов с нарезанным хлебом и массой разных мясных изделий в виде ломтей, ломтиков и кружков. Комлев с некоторым смущением вспомнил, что сегодня он так и не обедал.

— Там у нас в гостинице этот, как его, шведский стол круглосуточно открыт. Вот я и нагреб с него.

Толстые руки Лехи были щедро украшены наколками. Правую обвивал огромный змей с треугольной головой и выпученными глазами, на левой значилось: «помни Сиблаг» и «что нас губит». Из символов, изображенных ниже было ясно, что таких, как Леха, губят карты, вино и женщины. Из расстегнутого ворота рубашки выглядывал синий контур церковного купола. Комлев знал, что число таких вот куполов указывало на количество «ходок на зону», но то, что оставалось укрытым, не позволяло узнать другие подробности уголовной биографии Лехи. «Кто только теперь не ездит по свету, — с неодобряющим удивлением думал Комлев. — Раньше такого, как этот Леха, и на пушечный выстрел не подпустили бы к пограничному столбу, но теперь совершенно обратная картина. Среднего ведь у нас не бывает. Либо сплошной запрет, либо вседозволенность. Умом Россию, как известно, не понять. Прав, видимо, был Тютчев, хотя и проживший больше времени в Германии, чем в России, и женатый дважды, и оба раза на немках».