Михаил Самарский - Распятые любовью

– Могу ли я подумать? – спросил я.

– Конечно, дорогой! Конечно, подумай. Только есть маленькая просьба: никому о нашем разговоре ни слова. Ты понял? Ни-ко-му! – повторил он по слогам. – Здесь живут хорошие люди, дай им Аллах здоровья, но подлые, без стук-стук не могут.

– А что же ты мне предложил такую работу? – усмехнулся я. – А вдруг и я…

– Мы, Боря, давно за тобой наблюдаем, – прищурился Мустафа, – а в людях мы хорошо разбираемся. Уловил?

– Спасибо за доверие, – сказал я.

– Пока не за что, – ответил Мустафа и, встав из-за стола, добавил: – через три дня увидимся. Приходи сюда часам к пяти. Договорились? Главное – ничего не бойся. Работа безопасная, но доходная. Пока. – Он пожал мне руку и, рассчитавшись за ужин, ушёл.

«Вот так подкинул Мустафа мне задачу, – ворочался я всю ночь. – Вроде и опасно, но жуть как заманчиво…».

Через три дня я был принят на работу курьером в компанию «Ингуш-транзит-золото». Правда, работа такая не требует оформления, а по трудовой книжке меня определили кочегаром в котельную. Я понял одно, у ребят из Назрани связи здесь, на Колыме, очень и очень серьёзные.

Первая поездка в Москву (вернее, полёт) принесла мне доход в тысяча двести рублей, я ещё умудрился сэкономить на «командировочных».

Мустафа остался очень доволен. За одну поездку я отвёз восемь килограммов песка. Это отличный результат.

– Ну, брат, с почином тебя. Спасибо, родина тебя не забудет.

Глава 24

За четыре месяца я накопил пять тысяч рублей. «Не хило, – думал я, – чтобы собрать первые пять тысяч рублей мне понадобилось три года! Если так дело пойдёт, через пару лет я и дом куплю, и машину, и свадьбу сыграю…».

То ли они зародились не в том месте, то ли не в той голове, а может они просто были наивные и глупые, но мои риелторские мечты снова улетели ко всем чертям. В пятую поездку на моих руках защёлкнулись наручники, а меня препроводили в КПЗ (камеру предварительного заключения), естественно, при этом тщательно обыскав и изъяв патронташ с восемью килограммами золотого песка.

«На морском песочке я Марусю встретил, в розовых чулочках талия в корсете…»

Как и учил меня Мустафа, я сказал, что патронташ нашёл в лесу, когда собирал грибы, долго не решался отвезти на материк, и вот, наконец-то, решился.

– Вы хотите сказать, что перевозите золото впервые? – усмехнулся следователь.

– Именно так, – подтвердил я.

– Борис Сергеевич, чистосердечное признание, облегчит вашу участь, – предупредил следователь.

– И хорошо, – грустно ответил я. – Потому я всё чистосердечно и рассказываю.

– Не хотите, значит, помочь следствию?

– Почему же не хочу, – пожал я плечами, – спрашивайте, всё расскажу, как было…

И я снова и снова заводил свою сказку про белого бычка. Каким же нужно быть идиотом, чтобы заниматься перевозкой золота и хранить деньги на сберегательной книжке. Снова у меня всё отобрали. Теперь это сделало государство. Впрочем, те, кто, отсиживая срок в колонии, хранил деньги в стеклянной банке, тоже ничего не выиграли. В советском правительстве нашёлся-таки идиот по имени Валентин Сергеевич Павлов, намеревавшийся стабилизировать денежные потоки в СССР. Министр финансов инициировал фактически конфискационную денежную реформу.

Помню, как в колонии рвал на себе волосы старый грузин Мираб Мошикашвили, сколотивший состояние на продаже нелегально коньяка. У него в Грузии было закопано около полумиллиона рублей, по тем временам баснословная сумма. Павлов уничтожил все его сбережения. Дед даже осунулся, до выхода на свободу ему оставалось полтора года.

В тюрьме (СИЗО, что почти одно и то же), мне стали регулярно «заходить» передачи, да и по вечерам «грели» дубаки (так называют на Колыме тюремных надзирателей). Я догадался, что это дело рук Мустафы. Перед тем, как заключённому вручают передачу, он должен назвать фамилию того, кто, по его мнению, эту передачу передал. Если не угадаешь, её могут и вернуть. Как объясняли сами сотрудник СИЗО, такое правило введено для того, чтобы человек с воли не передал отравленные продукты – так иногда избавляются от подельников, чтобы, сидя в тюрьме, много не болтали. Я всегда угадывал фамилию благотворителя точно и с первого раза, сокамерники даже удивлялись, как это я заранее знаю, кто передал передачу. Когда приносит передачу один и тот же человек, это ни у кого удивления не вызывает. Но мне приносили каждый раз другие люди. Секрет был в том, что, когда я, услышав свою фамилию, подходил к кормушке (небольшое окошко в двери, закрываемое дверцей), надзиратель показывал мне записку с фамилией, а затем спрашивал: «От кого передача?».

За несговорчивость и отказ от чистосердечного признания, мне влепили восемь лет усиленного режима. По ночам хотелось выть волком, такая тоска на меня нападала. Но сделать я уже ничего не мог, смирился с судьбой и после рассмотрения кассационной жалобы меня отправили в колонию.

Круг замкнулся! «На улице на Лагерной родился я и рос…» – я часто вспоминал свою родную улицу, друзей, подружек, наши «развратные» игры, секс-шоу в лесополосе. К лагерной жизни я привык быстро, на работу меня распределили, можно сказать, по специальности – сборщик мебели. Мастер, заметив мой профессионализм в этом вопросе, через два месяца назначил меня бригадиром и по совместительству инструментальщиком, теперь у меня было собственное помещение, так называемая инструменталка, где хранился весь инструмент сборочного цеха. Здесь я мог закрыться и в определённые часы, когда менты, не шныряют по промзоне, вздремнуть, отдохнуть, почитать книгу и так далее. Не стану кривить душой, иногда я приглашал к себе в инструменталку «петушка», пассивного гомосексуалиста и удовлетворял свои потребности.

По тюремным законам активный гомосексуалист, не является педерастом (и даже гомосексуалистом нельзя его назвать – сразу разобьют голову клеветнику), но при этом он не должен прикасаться к гениталиям партнёра, пить чай с ним из одной кружки, и даже в столовой так называемые петухи сидят за отдельным столом. Петушиная жизнь в колонии тяжела, вся грязная работа на их плечах, все обидны и оскорбительные слова обычно звучат в их адрес. Некоторые ребята «подрабатывают» минетом и анальным сексом. Плата за секс-услуги обычно пачка чая, банка сгущёнки, тушёнки, сигареты, в общем, как договорятся.

Открываться петухам нельзя, сразу пойдёт молва, и можешь сам загудеть в «гарем», место в бараке, где расположены петушиные кровати.

Через три года отсидки, я познакомился с осуждённым по имени Витас, родом из Литвы, крепкий такой парняга, примерно моего возраста. Как оказалось, на воле он занимался культуризмом, сегодня сказали бы, бодибилдингом. Однажды он предложил мне нелегально начать тренироваться по его методике. В те времена в колонии заниматься культуризмом категорически было запрещено. Администрация особо не скрывала, почему. Потому что накаченные, сильные заключённые представляли опасность, допустим, при бунтах, массовых неповиновениях, попробуй их скрути. Разрешалось лишь в локальных секторах (такой небольшой огороженный дворик у жилого барака) делать утреннюю зарядку. Но и там не было даже турника.