Михаил Самарский - Распятые любовью

Мы посмеивались, говорили нашим контролёрам (надзирателям): а вдруг завтра война, а мы дохлые, случись рукопашная и всё…

– Если завтра война, вы разбежитесь все, – был уверен прапорщик Мотыль.

– С чего ты взял, – спрашивали у него зэки.

– По мордам вашим предательским вижу, – гоготал он в ответ.

Мотыль был самым непримиримым прапорщиком в нашей зоне. Любил шмонать и часто находил то, на что у других контролёров не доходили руки.

Итак, мы с Витасом открыли нелегальную легкоатлетическую секцию. Решили перестраховаться и никого в неё больше не принимать.

Витас из кувалд с полыми ручками, чтобы вставлять их друг в друга, сделал гантели, гриф штанги замаскировали под лом, знакомый фрезеровщик изготовил квадратные блины, якобы это грузила для пресса, кода необходимо приклеить шпон к ДСП, иными словами, было сделано так, что при «атасе» всё разбиралось мгновенно и увидеть во всех этих приспособлениях спортивные снаряды мог только человек, как минимум, пишущий фантастические романы о звёздных войнах.

Прежде чем начать тягать железо, мы всегда выставляли на атас петушка. Инструменталка находилась на втором этаже, и ни одному менту при даже сильном желании не получилось бы попасть в цех незамеченным. Редко, но атасы случались, мы распахивали настежь дверь, а это для контролёра первый признак, что осуждённые там ничем противоправным не занимаются, потому они и не торопились идти в нашу сторону. Когда они появлялись на пороге, Витас якобы сдавал или принимал какой-то инструмент – стамеску, молоток, киянку и тому подобное. Я просил его расписаться в журнале выдачи и сдачи инструмента, он, поставив свою подпись, тут же уходил. Никаких подозрений, никаких претензий к осуждённому Филатову не было и быть не могло.

С Витасом мы стали семейниками, на усиленно режиме так назывались осуждённые питающиеся из одной корзины, то есть всё, что раздобыли, купили, делили пополам. Мы по долгу общались с приятелем, особо не думая о норме, поскольку «прикрученные» (прирученные) бригадиры делились выполненными работами (на бумаге) с Витасом, за что тот щедро с ними расплачивался. Мне же начисляли просто оклад.

У зэков все разговоры, с чего бы они не начинались, всегда заканчиваются двумя темами «о еде и о пизде». Я заметил, что в последнее время Витас всё чаще и чаще обращается к теме секса. Иногда мы договаривались до такой степени, что у меня начинала кружиться голова. Витас осмелел так, что однажды рассказал мне, как делал своей подружке куннилингус и как он получал от этого удовольствие. Такие признания в лагере могут делать люди очень близкие и безмерно доверяющие друг другу.

Однажды во время таких сексуальных бесед я не выдержал и задал товарищу прямо в лоб вопрос:

– Витас, а как бы ты отнёсся к тому, если бы я, к примеру, предложил тебе сделать минет?

– В смысле, ты или я? – мне показалось, он готов был к такому вопросу.

– Без разницы, – пожал я плечами.

– Ну… скажу честно, – начал он, – я никогда этого не делал, но…

– Да не страхуйся, – сказал я. – Говори прямо.

– Ну, в общем-то, отнёсся бы положительно. Ты этого хочешь?

– Да, – задыхаясь, ответил я. – Погоди, я выставлю атас.

Через пять минут мы лежали на нашей спортивной подстилке из войлока в известной позе, и, не помня себя, неистово ласкали друг друга.

Первый наш с ним опыт состоялся на таком эмоциональном уровне, что вечером после отбоя я никак не мог уснуть.

Через неделю мы с Витасом признались друг другу в любви. Старшиной отряда у нас был пожилой мужчина, мы называли его или дядя Саша, или Александр Дмитриевич, он досиживал свою «пятнашку» (когда-то давно убил жену и её любовника). Однажды он позвал нас в каптёрку и без всяких заездов и намёков сказал: «Ребята, аккуратно, иначе вы со своей любовью спалитесь!». Я хотел было возмутиться, мол, что это за разговоры, да как вы смеете? И всё такое. Но Витас опередил меня.

– Спасибо, дядя Саша, – сказал он и, опустив глаза, спросил: – Неужели так стало заметно?

– Для меня заметно, – подтвердил Александр Дмитриевич. – Но могут и другие заметить, так что осторожнее, любите другу друга без посторонних глаз, но на виду не смейте, иначе попадёте в беду.

В цеху, на моё место метил молодой парнишка по кличке Шаман. Поговаривали, что он на меня даже доносы строчил, дескать, вольные мастера таскают мне курево и чай. Да, такое было, впрочем, если не мне то всё равно они кому-то будут таскать, на то они и «вольняки».

В тот страшный день мы, как обычно выставили атас и, обнявшись, целовались лёжа на полу. Неожиданно наша дверь с тресокм слетела с петель и чуть не накрыла нас, упав рядом с нами. Выбил её прапорщик Мотыль. Он остолбенел. Как выяснилось позже, у него была информация, что мы за закрытыми дверями занимаемся культуризмом. Двери во всех подсобных помещениях на производстве были устроены таким образом, что хватало одного удара ногой, чтобы вынести их вместе с коробкой и наличниками. Такая слабость конструкции была предусмотрена на случай захвата заложников.

– Ни хрена себе, культуристы! – изумлённо воскликнул он и, обернувшись, сказал коллеге стоящему за его спиной: – Какой на хрен культуризм, ебутся они здесь. Ах вы пидоросня, а ну мухой за мной, совсем обнаглели, вы чего, ублюдки? Он больно ударил меня ногой, а на Витаса надел наручники.

– А то ты бычок здоровый, ещё начнёшь нам фортели выкидывать…

– Вы что такое говорите, гражданин прапорщик, – возмутился я. – С чего вы взяли, что мы… это самое..?

– А чем вы занимались? – гоготал контролёр. – Массаж, что ли, друг другу делали. Давай-давай, педрило, шире шаг. Операм будешь объяснять…

Набежали заключённые, некоторые просто качали головой, но нашлись и те, кто хотел пнуть побольнее. Пока нас вели на проходную, мы слышали голоса наших недавних коллег: «на перо пидорасов», «эти суки жрали за общим столом», «пидорасы обнаглели», «шлюхи лагерные». Прапорщик довольно ухмылялся и поправлял усы.

Нас поместили в изолятор, на следующий день вызвали к начальнику колонии. Подполковник несколько минут рассматривал нас, потом, откашлявшись в кулак, спросил:

– Ну, чего вам не хватало, хлопцы? Вы же понимаете, что теперь будете жить в гареме?

– Нас оклеветали, – буркнул Витас. – Мы просто прилегли вздремнуть…

– Вздремнуть? – нахмурил брови хозяин. – А что у нас на рабочем месте можно спать? Да ещё в обнимку с другим заключённым? Вы бы мне хоть басни не рассказывали, я третий десяток в исправительно-трудовой системе служу.

– В любом случае, сон это не повод отправлять нас в гарем, – сказал Витас.

– А кто первым предложил, как ты выражаешься, вздремнуть? – ехидно спросил подполковник.