Анна Немзер - Плен

Откуда гусь, Толенька? – он только улыбался лучезарно, светлый мальчик такой, с чуть раскосыми глазами. Чудной, загадочный. – Экие у вас неожиданные грани, Толя! Deus ex machinа, да и только – разводил руками Михдих. Так как-то тяжелые времена и пережили.

Компания все росла и росла – раньше только наши школьные были, а потом как пошло – кто с работы, кто из института, кого друзья приволокли… А как Гелик Надю снова встретил, это кому рассказать! Просто шел по Гоголевскому – вдруг женщина навстречу, что-то такое его зацепило: походка, повадка, волосы растрепанные? – Ина? – она даже не сразу оглянулась, отвыкла от своего старого имени. – Ина! – Ой, батюшки, Гелик?

Он притащил ее на Кировскую в этот же день, она сначала немного стеснялась – неудобно же, вы ж гостей не ждали, – какие там гости, сама увидишь! Уже по двадцать пять – по тридцать человек почти каждый вечер, болтали, стихи читали, в шарады; потом начиналось преферансное помешательство – и на всю ночь: с утра шальной Витя на работе пересчитывал сданные статьи и восклицал на всю лабораторию: без трех! – а маленький Женька, насмотревшись на взрослых из-под стола, наслушавшись криков про девятерную и неловленый мизер, выбрал среди своих игрушек главного злодея – резинового гусенка Мизея – и всякую игру начинал воплем: «Сейчас буду Мизей ловить! Уходи, Мизей!»

По праздникам газету делали, пели – ох, как пели; в старый репертуар постепенно проникали Окуджава и Высоцкий, военные песни уходили на второй план; «Час на артобстрел» вышибал слезу, – насколько нам было бы проще воевать, если бы мы знали: «Вы слышите, грохочут сапоги»! А что вместо этого? «В кармане маленьком моем есть карточка твоя»?!.

Да, но это потом, потом, а пока танцуем! Аля, зажав в зубах сигарету, аккомпанировала, и… Кротик хорошо танцевал, Юра Долин просто совсем хорошо, Витюшка, даром что такой длинный, – отлично. А лучше всех все равно Коля, Коля со своей красоткой Марой, они не сразу выходили, но потом их вытягивали, и все специально расступались, освобождая место; Мара смотрела своим исподлобным взглядом и улыбалась, Коля строил смущенную и ехидную рожу; ну и – ох, как они танцевали. Что угодно, что попросите. Танго? Танго! Фокстрот? Тустеп танцевали как-то… но это уж позже. Звенели бокальчики в шкафу, гремела музыка, Аля засыпала рояль пеплом, Надька царственно листала журналы среди всего этого бедлама, маленького Женьку гнали укладываться, и он спасался у Эрлиха на руках: «Не трожьте тезку, не хочет он спать!»; Витюшка бегал на кухню с чайником, Крот нудил, что надо еще выпить. Гелик на лестнице целовался с очередной пассией (раз на них наткнулся Михдих, деликатно прижал полу плаща, бочком протиснулся в квартиру и устроил Гелене добродушный разнос: девочка, куда ты смотришь, что ж он у тебя на холоде без пиджака, октябрь месяц на дворе, уж небо осенью того…), Гелик возвращался, счастливый и потерянный, в невпопад застегнутой рубашке, Аля делала глаза: «Гель?!», Гелена раздраженно говорила – ох, оставь его, ради бога, пусть его… Из еды – одна картошка, и той маловато – ужас что такое, вспомнить страшно. Но весело.

Москва, 1964 год

…днем прибежала Надя, унылая, и села с ними чистить грибы – она только что вернулась из командировки и опять повздорила с редактором, и сил нет, и надо увольняться.

– Да ты погоди, – рассудительно говорила Аля, мурыжа сыроежку, – вот почему сразу увольняться-то? Ты потерпи немножко, посмотри, как оно обернется.

– Может, тебе затаиться как-то на время? Может, темы такие острые не брать? – Гелена обреченно смотрела на огромный таз грибов, опять Толя, спасибо ему, откуда-то приволок. Работы на полдня, а сметут все за пять минут.

– Выжидать?! Таиться?! Не те времена!

Короче говоря, это был спор бесполезный. Надька была мятежная такая, с лейкой и с блокнотом, поди сдвинь с места. Дурочка! Главное, упертая как баран, и чуть что, говорила – не те времена. Те – не те, Аля так уверена не была. Но эту переубеждать – увольте. Насупленная и сердитая, Надька варила кофе и от злости под конец сунула в турочку целый зубец чеснока. Вот что ты творишь, скажи на милость, а?!

– А знаете что, девочки? Сходите со мной в цирк!

Аля выронила нож и беспомощно засмеялась. Ну вот, теперь цирк!

Оказалось, Надя не сошла с ума. Оказалось, ее младший брат из Ленинграда – да вы что, афиш не видели, что ли?

В цирк пошли толпой – Эрлих, Крот, Мара с Колей, они все вчетвером, Тоня, Лиза Комлева, Катя Вормс с сестрой, еще кто-то, уж не вспомнить, ну и Надя, конечно. Когда еще в цирке такое видали – компания взрослых людей и ни одного ребенка с ними (Женька сказал: родители, вы в уме? Какой цирк? Мне пятнадцать лет, если что). По этому поводу ушутились по дороге, только сели, представление еще не началось, Виктор – высоченный, статный, в золотых очках – полез в карман пиджака за платком и вдруг вытащил на свет куриную косточку, заорал от неожиданности и вышвырнул ее куда-то вниз, по рядам – она влепилась какому-то мужику в лысое темечко, слава богу, несильно. Они взвыли от хохота, стонали, ревели – весь цирк смотрел на них с ужасом и осуждением. У Али по лицу катились крупные слезы. Гелик тоже слезы вытирал, у них семейное: чуть засмеются – и ну рыдать сразу. – Кто, кто мне ее туда сунул?! – Поди, поди, извинись перед генералом! – Тут погас свет, барабанная дробь – в таком балаганном настроении они начали смотреть представление.

Да. Он был хорош, Надькин брат. Фантастически хорош. Клоун почти без грима – только чуть-чуть подмазаны рот и глаза, но ни парика, ни носа – ничего, да ничего и не нужно. Надька объясняла заранее – у него прием такой: без лишних деталей, без антуража выходит и держит зал два часа. Новое слово в клоунской технике, его собственная режиссура, его детище, его находка, его цирк. Он не уходил со сцены вообще. Выходили акробаты – так он лез на вершину пирамиды и там балансировал на одной ноге, жонглировал бутылками водки, он кукарекал дуэтом с петухом и играл ему на гармошке камаринского, и тот плясал камаринского, с этим же петухом под мышкой он взлетал под купол и шел по проволоке и, остановившись посредине, хватал птицу за ногу и нараспев читал: «Такую лапу не видал я сррррроду!»; усевшись на тигра верхом и задом наперед, гнал его галопом по арене (петух ехал следом на лыжах, уцепившись клювом за тигров хвост). А фокусы! Какие были фокусы! Того же злосчастного петуха он сажал в фанерный ящичек, извергал изо рта сполох огня, ящичек горел синим пламенем – слышались треск, как будто истерический предсмертный клекот и сатанинский хохот мерзавца-иллюзиониста; зритель невольно охал. А когда пожар утихал и оставалась только горстка пепла, клоун-зубоскал вытаскивал невредимого погорельца откуда-то из-под пиджака, и тот победно орал, и дети в зале орали от радости.