Анна Немзер - Раунд. Оптический роман

– Расскажите мне, пожалуйста, про Арье.

– Мне кажется, мы уже проходили этот момент.

– Да, и вы отказались. Но расскажите мне просто. Как человеку. Я же ничего не знаю. Ну расскажите просто про него.

– Он ужасный раздолбай. Никогда никуда вовремя…

Над морем розовый до похабности восход. Пять утра. Всю ночь трепались и пили на пустом пляже, пили, опять трепались. Давно не виделись, так стосковались друг по другу. Он уезжал на гастроли, она уезжала куда-то, полтора месяца не виделись. Самый красивый мой, черный, кудрявый, кудрявый. Разбегается и делает сальто, дурак, брызги волн во все стороны, на губах солоно от пота и терпко – ладно, это, положим, оставим. Тело такое. Все может. Нету границы. Никогда не болел. Любую температуру сшибал себе сам в два счета. Болеть было как будто унизительно. Неподчинение тела. Мое тело – мое дело. Гуттаперчевый мальчик. Каждый перелом срастался в какие-то такие рекордные сроки… и «каждый перелом мне дополнительная гибкость». Гудини. «Ар, вот тебе это зачем? Ты же уже не цирковой». – «Ну как не цирковой? Я просто расширяю границы. Цирковые бывшими не бывают». Ныряет в море и сидит там под водой. Долго. Я знаю эти штучки наизусть.

«Ну что, детка, домой?» – «Ну погоди, так хорошо». – «Мне в Бен-Гурион к семи, у меня в девять самолет». – «Опять?» – «Тами, ну только не начинай». – «Ты даже мне не сказал!» – «Я говорил, ты прослушала». – «Я не могла». – «Я точно говорил! Правда, пошли, я боюсь опоздать».

И она взрывается. «Туда ты, значит, боишься опоздать! Тут тебе важно быть вовремя! А ты бы хоть на одну встречу со мной пришел вовремя! Хоть бы раз работу не проспал!»

Ох, противно как. Самой как противно. Дуреха вздорная.

А он подходит к ней вплотную и выдыхает в губы: «Малюточка моя. Больше всех тебя люблю, больше всех на свете».

Не, я не ревновала. У него там, в Москве, была подруга Нина. Он мне про нее много рассказывал. И все у нее были какие-то любовные страсти, и все она была какая-то бедная. Потом он мне рассказал подробнее про ее парня, я совершенно одурела от всей этой свалившейся на меня информации. Рэпер какой-то. Потом его посадили, парня этого. Я не могла вникнуть: то ли он там какой-то фрондой занялся и что-то такое смелое сделал, то ли тупо подрался и кого-то порезал. А там еще был другой парень… Мне ужасно это все не нравилось. Арика заклинило на этой истории, он стал ездить в Москву. Конечно, там были какие-то спектакли все время. Он вообще работал с разными театрами. Со всякими перформансистами. «Тами, ну что ты задаешь идиотские вопросы? Ты ж сама понимаешь, ну нету границ. Цирк, театр, перформанс…» – «Ага. И армия». – «И армия. А что ты думаешь? Армия – вообще главный перформанс». Берлин, Нью-Йорк, Токио, гастроли, гастроли, как же она скучала. Но он вообще-то больше всего он ездил в Москву. И ездил он утешать и поддерживать Нину и навещать этого Диму в исправительной колонии. Я не ревновала, но внутри жужжало и ныло. Он предлагал: «Поехали со мной». – А я каждый раз говорила: «Это твоя война». Но это вранье было. Я втянулась в эту войну по полной. Только вот не съездила ни разу.

– А вы пунктуальная? Вы вот ко мне ни разу не опоздали. Вас, наверное, ужасно раздражает необязательность?

– Отчасти.

«Возьми у него интервью. У него реально крышесносительная биография». – «Крышесносная». – «Whatever! Возьми интервью, говорят тебе». – «Слушай, ну кому я это продам? Кому вообще сейчас интересно про Россию?» – «Да блин, ну сделай так, чтоб было интересно, ты журналист или что? Что ты сейчас делаешь? Либермана в сотый раз расследуешь? Это-то кому интересно, древнее болото это? Он дико талантливый, необычный, говорю. Это прямо жесть, что с ним сделали. Про это надо рассказывать. Ты ж понимаешь, что в России никто этого не сделает».

Я стала копать материал. Дмитрий Грозовский, он же МС Слева, он же… да, очень популярный, что-то мне эта фамилия показалась знакомой. «Слушай, а он режиссера сын, что ли?» – «Да, вроде». Папа у него был такой известный, приезжал в Иерусалим много раз, творческие встречи, родители ходили. Я продолжала копаться, но все никак не могла понять, что я буду с ним делать. Посадили, очень жалко – ну а на фига надо было ножом махать? Спрашивала Арика, он говорил: «Рой, я не знаю, но там точно что-то другое». – «А Нина твоя не знает?» – «У Нинки депрессия. Она молчит».

Бесконечная стройка идет по всему Тель-Авиву. Грохот отбойников начинается в семь утра – и так весь день. И дикий холод в Тель-Авиве этой зимой. Согреться невозможно нигде, дома хуже, чем на улице. Арик бесится: «Почему тебя все время трясет? Ну попрыгай, ну согрейся, ну выпей! Нельзя же трястись до марта! Встань с кровати, ты просто боишься вылезти из-под одеяла. Ну Тами! Блин, ну что с тобой?»

Я заледенелыми пальцами тыкаю клавиатуру. Вот стендап-выступления. Не много, но несколько есть. Вот один микстейп. Вот баттлы с Диминым участием – много. Вот спектакли отца. Вот совместное семейное интервью Грозовских: какой-то домашний телеканал, ведущий приезжает в воскресный день в загородный дом отца, берет интервью у него и жены, кругом собаки бегают, камин со львами, обожаю российский дизайн-интерьер, в конце программы появляется Дима – «известный современный видеоблогер». «Дима у нас еще не женат, но мы очень-очень хотим внуков». Дима, так сказать, улыбается. Листаю, листаю ютьюб. Никакого смысла.

…И в этот день мне позвонила мама и сказала, что бабушка ушла из дома. Мы ринулись к ним и довольно быстро ее нашли – в паре кварталов, как раз в центре какой-то очередной разбомбленной стройкой улицы, – нашли замерзшую, но довольно бодрую. Ужас был в том, что мы еще ничего не понимали: она так решительно объясняла, что просто вышла прогуляться, а потом слегка заблудилась. Верить или нет? Мы довели ее до дому. У нее пальцы покраснели и потрескались от ветра. Сели обедать; родители были страшно напряжены, мы с Ариком пытались их успокоить. А вечером этого дня она уже не узнала папу.

И когда я второй раз, уже ночью, помчалась к родителям, когда уже стало все ясно, когда мы ее уложили, когда я кое-как успокоила плачущую маму, мы сели с братьями в гостиной и стали обсуждать, что делать дальше. Левка был за то, чтобы искать хорошую клинику, а мы с Давидом, конечно, в тот момент еще слышать ничего такого не хотели. Мы слегка поцапались. Очень так понятно поцапались: «А если тебя внуки в дом престарелых сдадут?» – «А ты будешь здесь жить и за ней следить? Или ты, Давид? Или это пусть родители?» – в общем, решили пока погодить и посмотреть. И напились, ужасно холодно было. Тут Левка стал меня расспрашивать про дела и работу. И я ему все рассказала. Он посмотрел на меня вытаращенными глазами: «Так это что, MC Слева который? Blind Bastard? Ты шутишь? Тот самый?» – «Ну да». – «Ты что ж, реально не знаешь?» – «Что я не знаю?» – «Ну ты даешь. И это еще ты у нас журналист». – «Лев, пожалуйста!»