Роман Коробенков - Прыгун

«...»

— Когда. Ну, через пару часиков, я думаю.

«...сукааааа...»

— Нужно собраться.

Я появился в проходе кухни. Разум мой онемел, а лицо застлал дрожью аффект.

Сашка курила подле обеденного стола. Сидела она на тонконогой табуретке, закинув ногу на ногу, другая ее ладошка управлялась с телефонной трубкой. На ней имелись только трусы и майка, из-за спины в комнату заглядывала полноценная в своей округлости луна.

В секунду я оказался возле Сашки и с размаху попытался залепить ей пощечину. Вместо этого страшной силы удар пришелся в меня самого, после чего я шумно сполз по противоположной стене.

Почти так же яростно я вернулся, но все повторилось.

— Я — это ты, — сказала Сашка, оказавшись вплотную ко мне у стены. — Ты — это я. Когда ты бьешь меня, дурак, ты бьешь себя… — и до крови укусила мою щеку.

От укуса я пробудился — в очередной раз — на своей кровати.

В комнате кто-то пел волшебным голосом, от которого маршировали волосы на спине. Голос был пленительно-чистым и горячим удовольствием вливался в уши. Я повернул голову в ту сторону, чувствуя, как вплетается в пение хруст собственных волос.

Пела Сашка.

Она в одном халате, что разлетелся в разные стороны полами, кое-как стянутыми поясом от другого халата, сидела в продавленном кресле у окна. Оттуда бил ветер, разметая ее волосы в странном геометрическом беспорядке. Она курила, стряхивая пепел себе под ноги, смотрела на меня и дивно пела — я даже не знал, что она так умеет.

Разум мой будто размяк. Спокойствие и нега заполнили меня по грудь, задышалось томно и сладко. Я стал прислушиваться к словам, что источал этот такой разный рот, рифмы в них не было, слышались фразы, неупорядоченно сбиваемые друг с другом:

— О глупом котенке песенка… Который лежит и делает вид, будто он спит. Но он не спит, а потому я не сделаю ничего. Кто-то ждет, а кто-то спит. Как наскучило мне все. но и я люблю. глупого котенка, о котором песенка. Чего лежишь? Встань, сделай что-нибудь. Кому сказала? Подъем! Ты же не спишь!

Неожиданно я осознал, что она не поет, а говорит. То, что казалось пением, было полусонным фильтром, сквозь который преломлялся ее голос. В тот момент я констатировал для себя пронизывающую красоту трелей, их мед, что обволакивал и отвлекал.

Я приподнялся на кровати, туманным взглядом заплывая в ее плоскости. Сашка в расползшемся халате пробудила во мне известные желания.

Я перебрался на пол и пополз к ней, но обнаружил, что удаляюсь от нее с каждым движением.

Я поднялся и побежал, но оказался один в кухне. Медленно двигаясь задом наперед, я все же сумел вернуться, но в комнате уже никого не было.

Я несколько раз произнес имя, но в ответ только копошилась тишина.

Я снова лег на кровать, завернулся в простыню и сфокусировался на потолке. Не прошло и минуты, как он начал приближаться, и лишь прикоснулся он к моему лицу, как я уже крепко спал.

Спустя еще минут десять я опять услышал пение сирены.

— Ну что, малыш?! Так и будешь лежать?.. Мне скучно, ты понимаешь это или нет?.. не делай вид, что спишь, я прекрасно знаю, что это не так… что ты за чудовище?.. ну поговори со мной… скажи что-нибудь. ты, ты во всем виноват. не нужно было так.

По всей видимости, на этот раз я спал крепче, чем раньше. Пение продолжало оставаться пением, я с трудом различал ее слова, но реагировать не мог, отвлеченно фиксируя их смысловую нагрузку.

—..не зли меня, я сказала!.. тебе будет больно, очень больно. не притворяйся, тварь!

Неожиданно она подскочила и с размаху ударила меня по лицу. Сон не нарушился, а я с трудом осознал, что это был удар, и преспокойно продолжил спать. Сашка наотмашь ударила по моей щеке еще раз, затем так же яростно — по другой. Я выражал безмятежность, и грудь моя ровно вздымалась.

Она отошла, пристально вглядываясь мне в лицо. Позвала еще раз по имени, склонив голову на плечо и хищно улыбаясь. Распахнула халат, он художественно соскользнул на пол, оставив ее в ранящей наготе. Движением острых ногтей она ущипнула свое плечо. Щипок этот, к моему спящему неудивлению, вырвал из ее тела еще одну

Сашку. Такую же голую, не менее красивую, но испуганную. Оказавшуюся на полу между нами.

— Будешь тут, — сказала первая Сашка. — Я скоро вернусь.

Любимые мною ноги развернули змеиное тело, что в секунду ускользнуло в сторону, которую заметить я не смог.

Вторая Сашка внимательно посмотрела на меня, с мелодичным хрустом поднялась с пола. Подошла поближе, бесшумно легла рядом, обняв меня тонкими руками. Несмотря на сон, я явственно почувствовал тепло ее ладоней, горячее дыхание забралось в мою голову, заставив ее наполниться ватой. Стало невероятно тепло и уютно, биение сердца будто замедлилось.

«…спать, спать постоянно, просыпаться, констатируя жизнь, и тут же засыпать.»

Проспал я необычно долго.

Комфорт имел запах вечности.

Неожиданно меня разбудил голод. Я открыл глаза и понял, что давно хочу есть. Сашки рядом не было, она всегда появлялась в постели неожиданно, так же как исчезала, всегда умудряясь быть и не быть рядом.

Почему-то на этот раз я оказался в ее стенах, хотя когда засыпал — был у себя.

Меня окружали: плечистый платяной шкаф, стол со стеклом, стиснутый высокими книжными полками, тяжеловесные бра металлической наружности, обычный предметный беспорядок.

По квартире плавали запахи легковесных полуфабрикатных облаков, это их древний зов сквозь морфейные толщи сумел достучаться до моих век.

Готовила Сашенька в ослепительной наготе, чуть украденной черным клетчатым фартуком. Лицо ее мерцало одухотворенностью, от нее сладко пахло кухней. Что-то было в этом запахе, так посчитал я, подкравшись к ней сзади и утопив лицо в остром плече. Захотелось поцеловать ее, и это желание я выразил в затылок, что выглядел необычайно красивым сейчас при забранных вверх волосах.

Несложные яства принесли умиротворение в мозг, и правдоподобные сны смешались с неправдоподобными иллюзиями.

Сашка не была настроена на разговор. По ее довольному лицу стало понятно, что она горда собой. При этом она не прекращала дуться.

— Сашенька, — пропел я, тоже теряя в нигде свой халат. — Я люблю тебя, Сашенька! — В окно вломилось солнце, враз нарушив меланхоличное утро и вознеся день. — И имя твое я очень люблю. — К разогретому мясу присовокупилось сухое вино родственно кровавых оттенков.

«…иногда ты истинный ангел, иногда ты полноценный бес…»

В ответ Сашка щурилась на солнце. Улыбка ее пряталась и появлялась. Она не ела и глядела на меня исподтишка, не давая соприкоснуться взглядам. Сейчас в ней нашлось больше детско-

го, чем взрослого, несмотря на телесную зрелость. По лицу путешествовал задор, казалось, невымываемая вредность рассталась с ее чертами. Она вновь стала такой, какой я знал ее в начальные времена ритуальных плясок.