Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

Наш уик-энд состоял из одного дня: пятницы — мусульманского выходного. В пятницу по утрам Али ходил с Нагибом молиться в мечеть своего дедушки. В свои молодые годы шейх Салман был имамом, и даже теперь он проповедовал там по особым случаям.

Женщины никогда не ходили в мечеть, хотя моя свекровь была довольно религиозной. Саудовские женщины молились дома или там, где заставало их время молитвы. Моя свекровь совершала молитвы пять раз в день, как положено, и я часто видела ее за этим занятием. Она сидела на коленях на коврике, лицом к Мекке, и совершала бесконечные ритуальные поклоны. Наблюдая за ее молитвой, видя ее лицо, озаренное внутренним светом, я испытывала какое-то странное волнение и чуть ли не тягу к этой суровой и требовательной вере.

Каждое утро на заре я просыпалась от зова на утреннюю молитву, который передавался по громкоговорителям с ближайшей мечети:

Бог велик и всемогущ.

Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха .

Я свидетельствую, что Мухаммед — посланник Бога.

Приходите на молитву!

Приходите спасти душу!

Лучше молитва, чем сон.

Бог всемогущ.

Нет бога, кроме Аллаха.

Зов этот раздавался достаточно далеко, так что я могла спать, несмотря на него, по крайней мере, когда ветер был со стороны нашего дома, но мне нравилось просыпаться и ждать на грани яви и сна. И часто я слышала шаги, быстрые и легкие, и в постель мою проскальзывал Али. «Ты уже помолился, Али?» — сонно бормотала я, обвивая его руками. И Али всегда отвечал, что помолился, хотя мы оба понимали, что для этого прошло слишком уж мало времени. И когда мы занимались любовью в свете раннего утра, он часто шептал мне, что молитва лучше, чем сон, но что любовь лучше, чем молитва.

Мы занимались любовью утром, и мы занимались любовью поздно вечером, но спали мы в разных постелях. Сначала мы спали вместе, но однажды ночью Али разбудил меня и сказал, что я плакала и стонала во сне и говорила по-русски. Он спросил, что это мне привиделось, и я сказала, что не помню, просто дурной сон, спасибо, что меня из него вытащил. Али снова заснул, а я лежала, полная страха и абсолютного одиночества, и сон еще был живо отпечатан в моем сознании. Мне приснилось, что меня, шпионку, схватили и допрашивают — в этот-то момент Али меня и разбудил. Допрос шел почему-то по-русски, но с таким же успехом он мог вестись по-английски или по-арабски. И я поняла, что теперь мне придется спать одной, иначе Али может узнать, о чем я говорю во сне.

В дневное время мне нечего было бояться, но ночью кошмары повторялись. Помимо допросов мне снилось, что меня запихнули вместе с другими арестантами в фюзеляж транспортного самолета. Я видела, как они молча падают в открытый люк. Их никто не толкал — без всякого сопротивления они сами исчезали в нем. А затем наступила моя очередь, и я чувствовала, как стремительно рассекаю воздух, а навстречу мне неслась зеленая земля. Я каждый раз просыпалась перед самым ударом о нее, вся в поту, с криком, застрявшим в горле.

Или мне снилось, что я одна в темном пустом городе, что я бегу от секретной полиции. Иногда этим городом был Рияд, иногда Нью-Йорк или Ленинград, но всегда он казался чужим и зловещим, почти неузнаваемым. В этом городе моих кошмаров, где ждали меня мои враги, была всегда ночь. Врагов своих я никогда не видела, но знала, что они там, за каждым углом, каждой дверью, каждым окном.

Я слепо бежала по пустым улицам, но с каждым моим шагом они были все ближе, и я была окружена — негде спрятаться, некуда бежать…

Алла акбар.

Ла ила илла’лла.

Мухаммадун расулу’лла…

Бог всемогущ.

Я свидетельствую, что нет Бога, кроме Аллаха.

Мухаммед — посланник Бога…

Призыв на молитву вспарывал ночь, прогоняя мои кошмары. И правда, молитва была лучше, чем сон, я полюбила ее пронзительный странный голос, обещание иного дня. Когда Али уходил от меня, я часто снова засыпала до молитвы на исходе утра или до полдневной. Я так поздно спала, потому что при свете дня ночные кошмары меня не тревожили, только ночь приносила с собой ужас.

Свекла. Рубленые мозговые косточки. Укроп. Это, между прочим, необходимые ингредиенты, чтобы сварить борщ. Как все это называется по-арабски, я не знала. И в то же время мне втемяшилось в голову сварить здесь борщ, и меня нельзя было разубедить. Я была на кухне со своей свекровью, нашим поваром Зулемой и нашим водителем Ахмедом, который занимался также закупкой всех продуктов. Красным фломастером я нарисовала свеклу. Все они с сомнением изучили мой рисунок. «Красный овощ», — зачем-то добавила я. «Помидор?» — спросила свекровь. «Морковь?» — подхватил Зулема. «Красный перец?» — предположил Ахмед. Полная безнадега. Когда вернулся домой Али, оказалось, что он тоже недалеко ушел в смысле свеклы. Меня просто поразило, какая пропасть разделяет наши культуры. В конце концов решение было найдено — мне надо было самой съездить в супермаркет и постараться найти все, что требовалось. Моя свекровь согласилась на это не без колебания, поскольку в Саудовской Аравии покупка продуктов считается сугубо мужским занятием. Магазинные галереи и места открытой продажи товаров заполнены женщинами, покупающими одежду, ювелирные изделия и все, что только можно себе представить, еду же покупают только мужчины. Почему — я не знаю, просто так принято, вот и все. В богатых домах закупкой продуктов занимаются слуги, а там, где нет слуг, это делает муж. Но для меня они сделали исключение, и я отправилась с Ахмедом на поиски свеклы и прочей продуктивной экзотики. Мы поехали в «Аль-Тамими Сейфвей», что возле дороги Короля Абдул Азиза. Это был не самый близкий супермаркет, но моя свекровь сказала, что там богатейший выбор продуктов из других стран.

«Аль-Тамими Сейфвей» был настолько похож на американский супермаркет, что слезы подступили к моим глазам. При виде всех этих кок, пепси и коробок с хлопьями и злаков я почувствовала себя чуть ли не снова в старых добрых Соединенных Штатах. Единственное, что разрушало такое впечатление, — это покупатели-мужчины в своих нарядах, по-прежнему сильно напоминающих мне простыни, и головных уборах, смахивающих на обеденные салфетки. Все это, конечно, я должна была наблюдать сквозь проклятую чадру. Нет, разница была еще в другом. Мой кошелек до отказа был набит толстой пачкой риалов. Мне не надо было волноваться, что сколько стоит.

В супермаркете было все, что я искала, — свекла, укроп и капуста, не говоря уже о говяжьей грудинке и нарубленных мозговых косточках. Настоящий русский борщ или, скажем, суп — это горячее блюдо на первое, приготовленное из кучи мяса и различных овощей, а вовсе не та холодная, готовая к употреблению приторная бурда, которую продают в американских супермаркетах. Борщ был звездным номером в моем поварском репертуаре или, если точнее, единственным блюдом, которое я могла приготовить. Но я сварила его хорошо, потому что очень старалась. Ничего консервированного, включая и свеклу, — все было приготовлено из натурального. В тот первый раз, когда я готовила борщ в Рияде, возле меня была свекровь, повар и даже Хасса, которая по этому случаю покинула постель, — они следили за каждым моим движением, давали советы и предложения, хотя никто из них не мог произнести слово «борщ», не говоря уже о том, чтобы приготовить его самостоятельно. Я немного нервничала из-за всего этого внимания, и все же мои усилия увенчались полным успехом. Все восхищались вкусом борща и его крепким темно-красным цветом. Я сказала им, что если борщ постоит сутки, он делается еще вкуснее, но меня не стали слушать. На следующий же день от него ничего не осталось. Через неделю я снова сготовила борщ, а еще через неделю его повторила. Я по-прежнему ездила в Сейфвей за ингредиентами, поскольку сомневалась, что Ахмед купит то, что нужно, и поскольку это был повод выбраться из дому.