Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

Снизу раздавалось тонкое, непрерывное треньканье — мать или кухарка Урсулина чистили серебро и бросали ложки, вилки и ножи по одному в общую кучу.

Почему он прямо сегодня не улетел в Мехико? Ведь знал же, что последующие двадцать четыре часа, заведомо праздные, будут протекать скверно. Вечером снова явится дядя, а возможно, и кто-нибудь из друзей матери. Все хотят встретиться с ним. С тех пор, как Гай в последний раз был дома, «Меткалф-Стар» опубликовала столбец, посвященный ему и его трудам, поведав об успехах в учебе, о Римской премии, которой он не смог воспользоваться из-за войны, о магазине, который он спроектировал в Питтсбурге, и о маленьком изоляторе, пристроенном к больнице в Чикаго. В газете все это смотрелось впечатляюще. Помнится, он даже почувствовал себя важной персоной в тот унылый нью-йоркский день, когда получил вырезку в письме от матери.

Он внезапно ощутил потребность ответить Бруно и сел за письменный стол, но, взяв перо в руки, понял, что писать решительно нечего. Он представлял себе, как Бруно в ржаво-коричневом костюме, с фотоаппаратом через плечо карабкается в Санта-Фе на какую-нибудь гору, скалит на что-нибудь свои скверные зубы, неверными руками вытаскивает камеру и нажимает на кнопку. Бруно с многими сотнями шальных долларов в кармане сидит в баре и ждет свою мамочку. Что может он написать Бруно? Гай закрыл авторучку и положил ее обратно на стол.

— Мама! — позвал он, подождал и сбежал вниз. — Как насчет того, чтобы сходить в кино до обеда?

Мать возразила, что уже дважды на этой неделе была в кино.

— Ты же сам говорил, что кино не любишь, — проворчала она.

— Мама, сегодня мне вправду хочется! — сказал он настойчиво и рассмеялся.

Вечером, около одиннадцати, зазвонил телефон. Подошла мать Гая, потом вернулась в гостиную и позвала сына, который сидел там со своим дядей, его женой и двумя кузенами, Ритчи и Таем.

— Междугородный, — сообщила мать.

Гай кивнул. Конечно, это Бриллхарт, за разъяснениями. Как раз сегодня Гай ответил на его письмо.

— Привет, Гай, — прозвучало в трубке. — Это Чарли.

— Какой Чарли?

— Чарли Бруно.

— А! Ну, как ты? Спасибо за книгу.

— Я еще не выслал ее, но вышлю непременно, — тараторил Бруно с пьяным оживлением, знакомым Гаю по поезду. — Не собираешься в Санта-Фе?

— Боюсь, не получится.

— А что там слышно насчет Палм-Бич? Можно я заскочу к тебе туда на пару недель? Хотелось бы посмотреть, как оно будет выглядеть.

— Сожалею, но я там все порвал.

— Порвал? Почему?

— Обстоятельства. Я передумал.

— Из-за жены?

— Н-нет, — Гай ощутил легкое раздражение.

— Она хочет, чтобы ты с ней остался?

— Да. Вроде того.

— Мириам хочет поехать в Палм-Бич?

Гая удивило, что Бруно запомнил имя.

— Значит, развода ты не добился, а?

— Добиваюсь, — отрезал Гай.

— Да, я плачу за разговор! — заорал Бруно кому-то в сторону, потом недовольно в трубку:

— Черт знает что такое! Послушай, Гай, так ты из-за нее отказался от работы?

— Не совсем так. И какая разница? С этим покончено.

— Чтобы получить развод, ты должен ждать, пока ребенок родится?

Гай не ответил.

— Тот парень и не думает на ней жениться, а?

— Да нет, он…

— Будто бы? — с издевкой перебил Бруно.

— Я не могу больше говорить. У нас тут гости. Приятного тебе путешествия, Чарли.

— А когда мы сможем поговорить? Завтра?

— Завтра меня здесь уже не будет.

— Ах, так, — Бруно куда-то пропал, и Гай надеялся, что навсегда. Но голос прорезался вновь с какой-то мрачной задушевностью:

— Послушай, Гай, если ты хочешь, чтобы это осуществилось, ну, ты понимаешь, что, — просто подай знак.

Гай нахмурился. Не успело недоумение оформиться вопросом, как тут же всплыл и ответ. Гай вспомнил идею Бруно о двух убийствах.

— Ну так выбирай, Гай, чего ты хочешь.

— Ничего не хочу. Я всем доволен. Понятно? — Но это только пьяная трескотня, подумал он. Разве можно к этому относиться серьезно?

— Гай, я не шучу, — Бруно запинался, он, казалось, пьянел с каждой минутой.

— Всего доброго, Чарли, — произнес Гай и стал ждать, пока Бруно повесит трубку.

— Не очень-то бодро, — с вызовом сказал Бруно.

— А тебе какая разница?

— Гай, — жалобно заскулил тот.

Гай хотел было договорить, но в трубке что-то щелкнуло, и связь прервалась. На какое-то мгновение у него возникла мысль позвонить на станцию, чтобы его снова соединили с Бруно. Потом пришел к выводу, что тут нет ничего, кроме пьяной болтовни. И скуки. Неприятно, что Бруно заполучил его адрес. Гай крепко провел ладонью по волосам и вернулся в гостиную.

Все новости о Мириам, подумалось Гаю, меркнут по сравнению с тем, что они с Энн вместе идут по дорожке, усыпанной гравием. На ходу взяв ее за руку, он принялся глазеть на окрестности, и все, на что ни натыкался глаз, было чужестранным — ровный, широкий проспект, обсаженный деревьями-гигантами, похожий на Елисейские поля, статуи в военной форме на пьедесталах, а над этим всем — неведомые Гаю здания Эль Пасо де ла Реформа. Энн шла рядом, все еще не поднимая головы, почти приладившись к его неспешному шагу. Их плечи соприкасались, и он взглядывал, готова ли она заговорить, подтвердить, что он решил все правильно; однако уста ее все хранили задумчивое выражение. Ветер лениво шевелил пряди ее бледно-желтых волос, схваченных на затылке серебряным зажимом. Вот уже второе лето он мог наблюдать, как от солнечных лучей лицо ее постепенно золотеет, становясь почти одного цвета с волосами. Скоро кожа станет темнее волос, но Гаю больше нравилось, какая Энн сейчас — словно отлитая из белого золота.

Она обернулась на его пристальный взгляд со смущенной мимолетной улыбкой.

— Ты не мог этого вынести, да, Гай?

— Нет, не мог. И не спрашивай, почему. Не мог, и все.

Улыбка осталась, окрашенная недоумением, возможно, и досадой.

— Ты слишком многим пожертвовал.

Это задело его за живое. А ведь ему казалось, что все уже кончено, раз и навсегда.

— Я ее ненавижу, — раздельно произнес он.

— Ты не должен никого ненавидеть.

Гай нервно передернул плечами.

— Я ненавижу ее за то, что должен говорить об этом здесь, с тобой, на этой прогулке!

— Ах, Гай, в самом деле!

— Она вобрала в себя все, достойное ненависти, — продолжал он, глядя прямо перед собой. — Иногда мне кажется, что я в ней ненавижу все зло мира. Ни совести, ни понятия о приличиях. Вот что имеют в виду, когда говорят, что Америка косная, Америка продажная. Такие, как она, ходят на дурные фильмы, и снимаются в них, и читают в журналах сплетни об адюльтерах, и живут в бунгало, и заставляют мужей зарабатывать все больше денег, чтобы оплачивать вещи, купленные в кредит, и разбивают семью соседа…