Патриция Хайсмит - Чудо. Встреча в поезде

— Перестань, Гай! Ты прямо как ребенок! — Энн слегка отстранилась.

— И оттого, что я когда-то любил ее, — добавил Гай, — любил все это, мне просто делается дурно.

Они остановились и поглядели друг другу в глаза. Он должен был сказать это — здесь и сейчас, сказать самое мерзкое, что только мог придумать. Ему хотелось пострадать, снести неодобрение Энн, то, что она, может быть, повернется и уйдет, оставив его гулять в одиночестве. Пару раз, когда он вот так зарывался, она уже оставляла его.

Энн произнесла тем отстраненным, лишенным всякого выражения тоном, который страшил Гая, ибо он чувствовал, что Энн вполне способна вообще бросить его и никогда не вернуться назад:

— Иногда я готова поверить, что ты все еще влюблен в свою жену.

Гай улыбнулся, и Энн смягчилась.

— Извини, — сказал он.

— Ох, Гай! — Энн сложила ладони умоляющим жестом, и Гай взял ее руки в свои. — Когда же ты, наконец, вырастешь!

— Я где-то читал, что люди не вырастают из своих чувств.

— А мне все равно, что ты там читал. Вырастают. И я тебе докажу, чего бы мне это ни стоило.

Гай внезапно почувствовал себя в безопасности.

— Разве могу я думать сейчас о чем-нибудь другом? — спросил он капризно, чуть понизив голос.

— Ты, Гай, думаешь, что никогда не был так близок к тому, чтобы отделаться от нее. О чем же еще тебе сейчас думать?

Гай вскинул голову. На крыше ближнего дома горели розовые буквы: ТОМЕ XX, и Гаю внезапно стало любопытно, что они значат, и захотелось спросить об этом у Энн. А еще ему хотелось спросить, почему рядом с ней все так легко и просто; но он из гордости не сделал этого, да и вопрос-то был чисто риторический — Энн не смогла бы ответить на него словами, ибо подлинный ответ заключался в ней самой. Так было с того первого дня, как они встретились в пропыленном полуподвале Института Искусств в Нью-Йорке, с того ненастного дня, как он забрел туда и окликнул единственное в пределах видимости живое существо, облаченное в красный китайский дождевик с капюшоном. Красный дождевик обернулся, и его обитательница сказала: «В комнату 9А вы можете попасть с первого этажа. Так что ни к чему было вам сюда спускаться». И потом — легкий, веселый смех, от которого неизъяснимым каким-то образом моментально испарилась всякая досада. Мало-помалу он научился улыбаться, все еще побаиваясь ее, с презрением поглядывая на ее новую темно-зеленую машину с откидывающимся верхом. «Машина — вещь полезная, — говорила Энн, — особенно если живешь на Лонг-Айленде». В те дни он все на свете презирал, и занятия по тому или иному предмету, которые он посещал во множестве, лишь служили проверкой — насколько хорошо он уже знает все то, о чем рассказывает преподаватель, или как скоро может это освоить и оставить курс. «Неужели ты думаешь, что без знакомств можно чего-то добиться? Тебя даже сейчас могут выгнать, если ты не постараешься понравиться». В конце концов он согласился с ее точкой зрения, единственно правильной, и поступил на год в элитарную Архитектурную Академию в Бруклине, через отца Энн, который был вхож к кому-то из руководства.

— Я знаю, Гай, — внезапно сказала Энн, нарушив молчание, — знаю, что в тебе есть потрясающие способности к счастью.

Гай быстро кивнул, хотя Энн и не смотрела на него. Ему стало немного совестно. Это Энн как раз имела способности к счастью. Она была счастлива сейчас, была счастлива и до того, как встретилась с ним, и если что-то на короткие мгновения и омрачало это счастье, так только он и его проблемы. Живи он с Энн, он был бы счастлив тоже. Он уже говорил ей об этом, но именно сейчас ему претило повторять свои слова.

— Что это? — спросил он.

Под деревьями парка Чапультепек показалось большое круглое здание, все из стекла.

— Ботанический сад, — сказала Энн.

Внутри не было ни души, даже смотрителя. Пахло теплой, влажной землей. Они бродили по дорожкам, читали непроизносимые названия, которые запросто могли явиться с другой планеты. У Энн здесь было любимое растение. Три года она наблюдала за тем, как оно подрастает, каждое лето заходя сюда со своим отцом.

— Только мне никак не запомнить названия, — посетовала она.

— А зачем тебе его помнить?

Они перекусили в кафе Сэнборна вместе с матерью Энн, потом походили по магазинам, пока миссис Фолкнер не настало время вздремнуть. Миссис Фолкнер была тонкая, нервная, энергичная женщина, такая же высокая, как Энн, и для своих лет такая же красивая. Гай очень привязался к ней, потому что она тоже была к нему привязана. Вначале он воображал себе ужасные препоны, которые станут чинить ему богатые родители Энн, однако ни одной в действительности не оказалось, и мало-помалу он избавился от подобных мыслей. Тем вечером они вчетвером отправились на концерт в Бельяс-Артес, потом поужинали в ресторане «Леди Балтимор» напротив отеля «Риц».

Фолкнеры сожалели, что Гай не сможет провести лето вместе с ними в Акапулько. Отец Энн, коммерсант, занимающийся импортом, собирался строить склад в тамошнем порту.

— Не можем же мы надеяться, что его заинтересует склад, когда он собирается строить целый загородный клуб, — заметил мистер Фолкнер.

Гай промолчал. Ему было неловко перед Энн. Он ее попросил не говорить родителям о Палм-Бич до его отъезда. Куда же ему податься на ближайшую неделю? Может, поехать в Чикаго и позаниматься пару месяцев? Все свое имущество в Нью-Йорке он уже отдал на хранение, и квартирная хозяйка ждала лишь одного его слова, чтобы распорядиться квартирой. Если поехать в Чикаго, можно встретиться в Ивенстоне с великим Саариненом, а также с молодым архитектором Тимом О’Флаерти, который еще не получил признания, но в которого Гай верил. Может, в Чикаго подвернется парочка каких-нибудь заказов. Но перспектива жизни в Нью-Йорке без Энн казалась беспросветной.

Мистер Фолкнер, смеясь, положил ему руку на плечо.

— Он бы и глазом не моргнул, если бы ему дали отстроить заново весь Нью-Йорк. Правда, Гай?

Он не слушал. Ему хотелось, чтобы Энн погуляла с ним после ужина — Энн, однако, настояла, чтобы Гай поднялся к ним в апартаменты, в «Риц», и посмотрел шелковый халат, который она купила своему кузену Тедди и собиралась уже отправлять. А потом, конечно, для прогулки было уже слишком поздно.

Он остановился в гостинице «Монтекарло», которая располагалась кварталах в десяти от «Рица» и представляла собой громоздкое ветхое здание, похожее на бывшую резиденцию какого-нибудь генерала. Туда вела широкая подъездная дорога, вымощенная черной и белой плиткой, как пол в ванной комнате. За дверью начинался огромный темный коридор, тоже с плиточным полом. Там был и бар, имитирующий пещеру, и почти всегда пустующий ресторан. Замызганная мраморная лестница вилась вокруг патио, и вчера, следуя за коридорным, Гай разглядел сквозь отворенные окна и двери, как пара японцев, он и она, играли в карты, какая-то женщина молилась, встав на колени, и еще многие люди писали письма, присев к столу, или просто стояли с отрешенным видом попавших в плен. Мужественный мрак и неуловимое обещание сверхъестественного царили тут, и Гаю гостиница сразу понравилась, хотя все Фолкнеры, включая Энн, подсмеивались над этим выбором.