Исаак Милькин - Чистилище

— Фишман! Не рано ли вам уставную форму одежды нарушать? Чтоб клинья выпорол сегодня же!

Кто-то из старшекурсников на лестнице снизошел, посочувствовал салаге:

— Не торопись ты! Если бы вправду он по-настоящему хотел, то приказал бы принести да показать. Усек? Не трухай.

Уж очень не хотелось Яшке уродовать «клеша», и неудобно было перед домашними Володями, которые на это дело надоумили его, перед их женами, кои в срочном порядке под руководством Володи…швили эту работу выполняли. «Я сорок пять сантиметров клеша носил! Туда еще на конец складки, внизу, свинец вшивают…»

Эта история кончилась тем, что Яше дома чуть-чуть клинья сузили. Наверно, зампострой это всего «чуть-чуть» заметил, но смолчал.

У Саши математика не шла. Арон Григорьевич, носящий странную фамилию Ильяш, с его сомнительными шуточками типа: «Я не пописать выходил, а покурить, но вы же все равно подумали бы, что писать», — курсанта Федорова очень раздражал, и он однажды фыркнул, заявил: «У нас же не по урологии занятия!»

Ильяш на него длинно посмотрел.

— Встать, Фишман! — Тот вскочил. — Вот если б Господь Бог на нас похож был, чему б равнялось число пи?

— Наверное… — Яша лишь на мгновение задумался. — Трем ровно.

— Да. Так нам проще было бы. Но Бог, как видно, не похож на нас. А Федорову кажется, что он, как говорится, уже держит Бога за бороду. Хотя… Возможно, он и прав. Сядь Фишман.

А потом Яша опоздал из увольнения и схлопотал две недели без «берега».

А потом вдруг к Аслану приехала… жена. Да еще вроде и слегка беременная! «А что? Кому-то надо же работать дома, — он Саше-Яше объяснял. — Смотрит коров, бараны… Мать старый уже».

Наверное, подобные события, как зубчики-колесики внутри часов, и движут наше время, помогают, не заблудившись, добраться от детства к пенсии и далее.

Но иногда случаются вдруг странные прыжки куда-то вспять…

Зима с дождями, нордовыми ветрами прошла. Весной нагрянули экзамены. А потом — практика на училищном судне «Цурюпа». Там и узнали, кто это был такой. Будущие судоводители палубу мыли и «медяшку» драили, стояли у штурвала. А будущие механики в машинном отделении крутили гайки, вспомогательный двигатель полностью разобрали (по-флотски это «перебрали» именуется) и сами были очень удивлены, горды тем, что он после этого — представьте! — заработал.

Там, на «Цурюпе», неожиданно Яник, мальчонка пятилетний, с Яшей новым как-то слились, совместились вдруг. Сидели курсанты на корме или, как говорят частенько моряки, на «курме», курили, смотрели в пенную струю из-под винта. Туда можно смотреть до бесконечности, как в камин, но, видимо, только не в курсантском сверхэнергичном возрасте. Яша крутнулся, глянул в сторону и увидал вдруг, может быть, в полумиле от себя, на зубчато-гористом фоне берега, белый дворец, растущий прямо из воды!

И вот уже опять — он, Яник маленький, порученный заботам стюардессы, летит обратно к тете Лорик из Москвы, смотрит сквозь сероватые круги от лопастей винтов на карту далеко внизу. Зелень лесов, извилистый шнурок реки под реденькой ватой облаков, а после — море… Оно миллионом зеркалец искрит под солнцем, и в этом блеске — белый, игрушечный дворец, словно бы прямо на волнах стоит!

Яник об этом никому не рассказывал: ведь не поверят. И потом как-то позабыл. А тут — вот вдруг… Стоит!

Яша взбежал на мостик, умильным голосом бинокль попросил. И дворец сразу же будто скакнул навстречу, увиделось, что он не очень-то большой и очень обшарпанный уже. Волны подмыли его снизу, проступал ржавый металл. Сверху из-под облупившейся белой штукатурки квадратиками виднелась дранка.

— А здесь где-то на берегу то ли минно-торпедный завод, то ли закрытый НИИ был. Этот дом — вроде их испытательная станция. Так слышал. — И вахтенный штурман на штурвального прикрикнул: — Ты уши не развешивай! Вперед гляди да на компа2с!

Яша не позабыл сказать «спасибо» за бинокль, пошел и в кубрике на койку завалился, руки под голову закинул, лежал, помаргивал задумчиво. То, что когда-то взрослые его, как мячик, старались из рук в руки перекинуть, теперь уже не жгло, как свежая обида; да и тогда, насколько помнится, воспринималось, как интересное, полное новых впечатлений путешествие. Подруга тетина в командировку ехала, и он с ней. А на Курском вокзале его дядя Сева встретил. А дома у него… Вспомнился длинный московский коридор со множеством дверей по обе стороны… Но это — ерунда! А вот что за фамилия была на его двери? На «…ин» или на «…ов»? Никитин? Зайцев? Федоров? Э-э, да какая разница?! Мог бы нормальную фамилию носить, ведь этот «дядя Сева», блин, наверно, мой пахан, отец фактический; а я вот — Фиш-шман. Какую мину жизнь подложила! Однажды, когда дядя Сева на работе был, а Лика (это она — полусестричка, значит, что ли?) была в школе, хозяйка, дяди Севина жена, вещички собрала мне и повезла на аэродром, а там передала бортпроводнице, деньги той в карман сунула, сказала: «Там его встретят. Я уже вчера послала телеграмму». И в самом деле тетя встретила и обнимала, целовала, плакала. «Прости! Прости меня, малышенька». А я-то, дурачок, кажется, сразу стал ей про дворец волшебный на море рассказывать… А он, оказывается, вот — минно-торпедный! И… И уже весь теперь облезлый, старый, как… как взрослые. Они, с их любовями, себе навыдумают, намечтают всякое, а мы… а я потом… должны с их минами…

— Яш… Яшка, ты чего?! — сквозь дрему услыхал он. — Давай, давай иди на вахту!

С практики первокурсники вернулись, уже чувствуя себя моряками, и это было не совсем неправда. Но кое-кто, чтобы о данном факте знал весь мир, якоря вытатуировал. Мог ли позволить себе Фишман в чем-либо от других отстать? Лора Борисовна только вздохнула, увидев это украшение на вспухшей руке племянника, а после несколько смущенно почему-то ему пачечку денег протянула.

— Вот… Это сэкономилось. Ты же в училище питался, одевался. На, развлекись немного, ведь у тебя месяц отпуска, погуляй. Или купи себе что хочешь.

Яша купил бутылку водки для дядь Володей и вместе с ними тоже выпил пару стопок. А после, ободренный совместным распитием, пошел звонить по телефону девочке Вике с третьего этажа, которая, встретившись с ним во дворе, глазками стрельнула, реснички опустила: «Привет, Яник».

Телефон-автомат был в двух кварталах от их дома, однако не звонить же в дверь квартиры, чтобы свидание назначить, «свиху кинуть»?!

Яша что-то такое экать-мэкать про кино стал, но услыхал:

— Хорошо, Галя, раз мы на пляж поедем с твоим папой, я присоединюсь. Значит, на остановке, под часами в пол десятого? Целую!

Ближайший пляж очень морского города не очень был хорош. Когда-то там была свалка мельничного комбината. И, как ни старались, сколько песку ни завозили, прибой все выворачивал пшеничную и прочую другую шелуху. Кроме того, неподалеку в море частенько промывали трюмы танкера, одаривая ласковые волны коричневыми комьями мазута. Но рядом с пляжем были сизые скалы, прогретые горячим солнцем. Меж скалами, в песке, щедро росла другиня всех пустынь верблюжья колючка и было множество укромных уголков. Там и разделись молодые. Без платья Вика оказалась намного взрослей и не худышкой вовсе, особенно пониже талии. А ноги… Яша не слышал ничего о хорошо известных женолюбам прошлого «трех О»: повыше щиколоток, повыше икр и еще повыше, — но он увидел их и, может быть, скорее «лодочками» назвал бы, если б ему нужны были слова. Если бы он в ту минуту их нашел! Сквозь эти «лодочки» лучило свой свет солнце!..