Анна Михальская - Профессор риторики

Я подняла брови. И зря. Прочитал ведь! Назавтра же это и выяснилось, когда я в ректорской машине повезла к нему на подпись пакет документов, подготовленный с помощью скромной ротвейлерной девочки – секретарши Мефисто.

Он тоже поднял брови, и допрос продолжался. Я делала все по правилам: отвечая, смотрела в глаза. Прерывание зрительного контакта – переключение ролей в беседе. Он задавал следующий вопрос, уточнял и все чаще переходил к монологам.

– Образование у нас никуда не годится, – говорил Люцифер. – Совершенно оторвано от жизни. Люди ничего не умеют. Не приспособлены к жизни.

– К какой? – спросила я.

– Что к какой?

– К какой жизни?

– К профессиональной, вот к какой.

– Чтобы уметь, надо знать, – сказала я.

– Не умеют простейших вещей, – продолжал он. – В программах одна теория. То ли дело в Штатах. Нам нужен американский образец. Практика, практика и еще раз практика. Никакой теории. Кейс-обучение. Пример из практики – разбор – пример для выполнения. Очень просто. Вот и у вас так должно быть. На факультете журналистики. Вы будете деканом, согласен. Если Мефистофель рекомендует. И учебник ваш мне понравился. Составите программы – покажете мне. И никакой теории, уж будьте добры.

– У нас госстандарты, – взмолилась я. – Чтобы лицензию получить, нужна, например, теория журналистики. Так дисциплина называется. И много другого. Философия, как у всех. Логика. История журналистики. История литературы… – О риторике я и заикнуться не посмела.

– А вы программы по стандарту составляйте, а учите не по стандарту. Кому она нужна, эта философия? История тем более.

– Для аргументации хотя бы, – сказала я. – Для того, чтобы убеждать. Для пиара. И пропаганды, между прочим. Литературные аналогии, исторические – распространеннейший тип доводов в журналистике. Без него никуда. В рекламе даже.

– Риторику введите, – приказал Люцифер. – Я ваш учебник еще почитаю, пока листал, вижу – почти пиар. Пусть будет. Пиара побольше. Все остальное – к черту. Одна практика, помните, одна практика.

– Но ведь они сразу в газете работать будут. Это и есть практика.

– А тогда можно вообще только газету и оставить, – улыбнулся он. – Так и сделаем. Нечего зря время тратить. В аудиториях штаны просиживать. А программы напишите. В министерстве пройдет, мы устроим. Получите вы свою лицензию. Скажите, а вы действительно считаете, что все это нужно?

– Что все?

– Ну, вы понимаете. Теория. История с географией…

– Считаю.

– А у вас дети есть?

– Есть, – сказала я и впервые за эти часы вспомнила о Ники. Странно, что забыла. Ведь для него я тут и мучилась, для него и его отца. Что бы он сказал, если б сидел здесь, за блестящим столом, и слушал, как клекочет об образовании эта крупная хищная птица? Какой свет знания несет на своих черных крыльях?

В этот момент внесли осетрину. Жаль все-таки, что Ники тут нет.

– А чем они занимаются?

– Тритонами, – чуть было не сорвалось с моих пересохших губ, но я вовремя одумалась. Вряд ли Люцифер вообще знает, что это такое. Кто это такие.

– Лягушками, – ответила я.

– ЧЕМ??? – не спросил он, нет, – вскричал в возмущении.

– Лягушками, – повторила я внешне спокойно. Было ясно: он ждал, что я отвечу как всякий, до меня входивший в эту дверь и удостоенный сидеть за этим столом: юриспруденцией, экономикой, медициной… Журналистикой, наконец.

– ЗАЧЕМ??? – снова воскликнул он.

– А потому что это ИНТЕРЕСНО, – сказала я.

Люцифер почувствовал, что некая грань преодолена, и услышал в моем зазвеневшем голосе вызов.

– Интересно? – повторил он с издевкой. Но и с недоумением. Он был озадачен. – Интересно?

– Ну да, интересно. Просто интересно, и все.

– Но… Так же нельзя. Что они будут делать, когда вырастут? На паперти стоять с протянутой рукой?

– Конечно. Именно. Это у нас называется – наукой заниматься.

– Но ведь у нас это бесполезно, – сказал он, успокоившись. – Наукой стоит только в Штатах заниматься.

– Ну… Наверное, – сказала я. – У нас сейчас, наверное, и правда бесполезно. Но что значит – полезно? Вы что имеете в виду?

– Да в общем-то ничего. Лягушками одинаково бесполезно. Что в Штатах, что у нас. Один черт. Вот вы говорите – интересно. Это ведь что? Так, удовлетворение собственных потребностей. Потому за это и не платят ничего.

– А вот, – начала я вкрадчиво, – вот, скажем, Фарадей. Он, думаете, почему изучал химическое действие тока? А потому, что им владела общая идея – чисто философская, между прочим. О единстве сил природы. И открыл электромагнитную индукцию. И эта самая индукция стала основой всей электротехники. А делал он все это не ради пользы. Ему лампочка Ильича даже померещиться не могла. Ему просто было ИНТЕРЕСНО. А все это я знаю, потому что училась в советской школе. Физику учила. Хотя для практической жизни, тем более для моей профессиональной, физика совершенно бесполезна. А вот вас переспорила. Не знала бы – не смогла. Вот.

– Ну, до свидания, – сказал Люцифер. – Спасибо, что уделили мне столько вашего драгоценного времени. Оторвали от изучения того, что вам интересно. Вы интересная женщина, между прочим. Вам это известно? Из школьного курса физики, я полагаю? Или из вузовской философии?

– Ну да, – согласилась я. – Из диамата, истмата и политэкономии: капитализма и социализма. У меня только за социализм четверка, а так все пятерки.

Если бы в год, когда мне исполнилось 16, не тигр был властителем мира… Но это именно он, великолепный махараджа джунглей в ярчайшем полосатом атласе, занес тогда над нами свою когтистую лапу. Тигриной лапе, которая легко ломает позвоночный столб быка, ничего не стоит чуть искривить земную ось или, по крайней мере, наклонить ее так, чтобы все понеслось и закрутилось в вихре нежданных событий.

Если бы небесный тигр не внушил коту, обыкновенному, хотя и очень крупному соседскому коту, ощущения своего могущества под защитой своего полосатого покровителя, разве посмел бы этот усатый зверюга проникнуть на наш дачный участок и разгуливать там поутру? Разве утратил бы он на рассвете майского дня страх перед Батоном – ужас, впитанный с детства и крепший в нем, ничтожном котенке, пока он взрастал за сеткой забора, глядя на свирепого пса, охранявшего наши владения? Разве забыл бы, выходя на поиски гнезд с беспомощными голыми птенчиками или теплыми насиженными яйцами, что Батон никогда не дремлет? Разве стал бы недвижно супротив врага в свой смертный час, выгнув спину и яростно шипя, вместо того чтобы бежать во всю прыть и найти себе спасительное укрытие?