Аманда Проуз - Что я натворила?

Кэтрин удивилась:

— Фоновая музыка? В хорошем смысле слова?

Она силилась найти в этом хоть что-то положительное.

— Да. Ну вот бывает же плохая фоновая музыка — как, скажем, все эти попсовые бойз-бэнды или классика, которую я терпеть не могу. А ты другая; ты — как те мелодии, которые крутят в кафе, или как что-то успокаивающее, например, запах печенья или варенья. И это очень круто, — пояснила Лидия.

— Так, получается, я крутая, что ли? — улыбнулась Кэтрин.

Лидия фыркнула от смеха через нос и закатила глаза.

— Боже! Нет! Мама, ты вообще ни разу не крутая. Это слово даже звучит смешно от тебя!

— Хорошо.

Кэтрин потерла глаза и убрала за уши непослушные пряди. Ей не понравилось, что она сама невольно загнала дочь в словесный тупик. Настало время изменить ход беседы.

— Хорошо, Лидия, хватит о фоновой музыке и варенье. Задам вопрос иначе. Когда я спрашиваю, что ты обо мне думаешь, я имею в виду — хотела бы ты поменяться со мной местами? — спросила она.

Лидия задумалась. Кэтрин продолжила:

— Вот, например. В твоем возрасте я была на сто процентов уверена, что стану преподавать английский. У меня всегда была мечта учить кого-то. Я обожала читать и всегда думала, что из меня получится прекрасная учительница. Я писала диплом по литературе Великобритании. Иногда я думаю, как жаль, что я так и не стала преподавать.

— Почему?

Как ответить на этот вопрос? Что сказать? Нужно было что-то нейтральное, размытое, то, что не вызвало бы подозрений; что-то типичное.

— Я правда не знаю, Лиди. Наверное, просто жизнь вмешалась и расставила все по своим местам.

Этого должно хватить; пока что должно. Кэтрин снова попыталась поддержать беседу:

— Я хочу, чтобы ты представила себе, какой будешь в сорок лет. Какой будет твоя жизнь? — спросила она.

Лидия глубоко вздохнула. Она посмотрела на мать сквозь свои густые ресницы и произнесла более низким и тихим голосом, заговорщически:

— Как сложно. Никогда еще не загадывала так далеко. Одно скажу точно — я буду секси. Как мама Луки и Гвидо.

Кэтрин чуть было не ляпнула, что, имей она такого же квалифицированного хирурга, как миссис Петронатти, она бы тоже выглядела шикарно.

— Кроме того, мне кажется, моя жизнь не была бы такой предсказуемой, как, скажем, твоя. Мне хотелось бы больше разнообразия. Я стану художницей, это однозначно, но мне видится в моей жизни много разных поездок, знакомств, приключений, в том числе и любовных. Я всегда думала, что нельзя заниматься только чем-то одним, надо пробовать все, чтобы случайно не сделать неправильный выбор и не прийти в тупик. Я не хочу оказаться в тупике, мама. Мне больше нравится не загадывать, а следовать приключениям. Тогда живешь по-настоящему, а не просто существуешь. Я не хотела бы выйти замуж и заниматься семейными делами так, как занимаешься ими ты. Только не обижайся, у тебя ведь прекрасно получается!

Пытаясь не дать волю слезам, Кэтрин могла лишь кивнуть. Про себя она ответила дочери: А я вовсе и не обиделась, моя милая, моя умница дочка. Ты права, надо все попробовать! Узнать мир и не останавливать свой выбор на том, что тебе не по душе! Я хочу, чтобы ты сделала правильный выбор! Не бойся! Иди навстречу приключениям! Не вздумай топтаться на месте…

Услышав слова дочери, Кэтрин испытала огромное облегчение. Теперь она знала — что бы ни случилось, ее доченька всегда будет в порядке.

Приближалось время ложиться спать. Кейт всегда казалось, что этот момент наступает слишком быстро. Когда они с Марком только поженились, она пыталась затянуть процесс отхода ко сну, но вскоре поняла, что лишь откладывает неизбежное и еще больше сердит мужа.

Кэтрин взобралась по лестнице на второй этаж, переоделась в знакомую до боли хлопковую ночнушку и стала ждать.

Обойдя кровать, Марк подошел к жене и понюхал ее волосы.

— От тебя пахнет рыбой.

Кэтрин вздрогнула, вспомнив, что машинально пригладила волосы, не успев еще вымыть руки от лосося. Ей стало противно. Какими бы обычными ни были отрицательные комментарии от ее мужа, они по-прежнему ее раздражали.

— Ты сегодня выдала очень ценную информацию о мисс Мортенсен. Я был весьма удивлен, что ты осмелилась сказать нечто подобное за столом, да еще и при детях, — продолжил Марк.

Кэтрин знала — лучше не говорить ничего, несмотря на огромный соблазн брякнуть, что сам Марк позволял себе за столом вещи и куда менее пристойные, ничуть не стесняясь присутствия «детей», старший из которых вообще-то уже не был девственником и курил, как паровоз.

— Сегодня ты почитаешь мне книжечку на сон грядущий. Я знаю, как сильно ты любишь читать.

Произнеся это, изверг улыбнулся жене, уже стоявшей на коленях, как обычно.

Пока Марк принимал душ, Кэтрин порадовалась перспективе читать, пусть и вслух. Она даже не знала толком, как реагировать на его приказ. Если Кэтрин покажет, что рада, это точно его разозлит, но откровенное безразличие может взбесить Марка еще сильнее. Ах, если бы она только знала…

Марк протянул Кэтрин книгу, и та встала с колен. Развязав халат, ее муж указал на стоявшее с его стороны кровати кресло. Кэтрин потрогала увесистый фолиант и прочитала название: «Илиада». На нее вдруг навалилась прямо-таки смертельная усталость. Кэтрин сильно хотелось спать, и перспектива читать такой сложный текст, да еще и вслух, казалась ей сравнимой с тем, чтобы карабкаться на гору без альпинистского снаряжения.

Марк улегся посреди постели, сложив руки на подушке и положив на них лицо, то есть отвернувшись в противоположную сторону от Кэтрин.

Она открыла первую страницу, стараясь не переводить взгляд на отвлекавшую внимание подушку, лежавшую рядом с головой ее супруга.

Кейт начала читать, изо всех сил пытаясь найти ритм для этих странных, незнакомых слов.

Кэтрин не знала, сколько прошло времени. Ей казалось, будто прошло несколько часов, а на самом деле прошло всего чуть больше часа. Она вздрогнула, почувствовав холодное дыхание сквозняка, влетевшего из-под двери и обжегшего ее ступни и лодыжки.

Сидеть в кресле было неудобно — ткань стала впиваться в кожу Кэтрин сквозь сорочку, отчего на месте шрамов защипало. Женщине больше всего сейчас хотелось встать, сменить позу, чтобы стало хоть чуть-чуть полегче. Слова начали расплываться перед глазами. Буквы превращаться в черные точки на белых страницах: уже неразличимые, какие-то странные закорючки непонятной формы, они плыли перед ней, отчего Кэтрин почти не понимала, что читает. Шея женщины вдруг стала такой слабой, что перестала выдерживать вес ее головы, и та постепенно стала опускаться. В горле у нее пересохло, и голос звучал хрипло. Кэтрин отчаянно хотелось пить, но больше всего ей хотелось спать.