Виктор Лензон - В городе Кагановиче

Моему путешествию в город Дзержинск предшествовало событие более чем двухтысячелетней давности. Некий древний грек по имени Антиох Епифан, язычник и многобожец, политеист то есть, во главе войска, состоящего из греков и сирийцев, вознамерился захватить иудейскую святыню — Второй Храм (первый был разрушен ещё в 586 году д.н. э. халдеем Навуходоносором). Надо сказать, Епифану это удалось. В 164 г. д.н. его солдаты ворвались в Храм, и среди прочих безобразий осквернили специальное масло, предназначавшееся для алтарного светильника. В чём точно состояло это осквернение, мы толком не знаем. Сказано «Осквернили» — значит осквернили. Да хоть бы одного прикосновения этих греков до священного масла было достаточно, чтоб считать его осквернённым!

Наивный Антиох надеялся, что захватил Храм навсегда. Да не тут-то было. Иуда Маккавей во главе восставшего народа через год вернул храм евреям. Войдя же с достоинством в свой храм, иудеи первым делом решили зажечь светильник и тут обнаружили, что чистого, неосквернённого масла осталось там всего на один день свечения. Однако случилось чудо, противоречащее физическим законам: вместо одного дня светильник — с нескольких-то капель! — горел целых восемь. Произошло это 25 числа еврейского месяца кислева, и с тех пор евреи каждый год начиная с этого знаменательного дня, отмечают Хануку — праздник света, символизирующего стойкость духа и веру в свободу, в течение восьми дней зажигая по одной свече на миноре, знаменитом иудейском подсвечнике.

Так вот, в городе Дзержинске первые шесть дней местные евреи зажигали свечи без нас (мы — это ансамбль еврейской музыки), а на седьмой решили послушать-таки весёлую музыку, наверно потому, что ханука — праздник весёлый по определению.

Вот это желание и привело нас ранним утром в «Сапсан» — скоростной поезд, что идёт с Курского вокзала в сторону Нижнего Новгорода. За три с небольшим часа пути ничего особенного не произошло. Кроме смены климата: после нуля в Москве на платформе города Дзержинска было минус пятнадцать. Об этой банальности не стоило бы и говорить, если б не картина великого художника «Не ждали», часто поминаемая всеми гастролёрами по причине эпизодического отсутствия встречающих их официальных лиц.

Минус пятнадцать — это и для лыж-то прохладно. А тут концертные ботиночки, курточки так себе… В общем, стояние на одиноком морозе заставило вспомнить о суровых страданиях первобытных людей.

— Ребе, мы-таки уже здесь.

Это я позвонил ортодоксальному местному раввину, пригласившему нас в город.

— Дайте мне шофёра, — сказал ребе.

— У нас нет шофёра, только скрипач.

— Так он вас не встретил?

— Нас никто не встретил, и шофёр среди них.

— Так идите греться в Вокзал, сейчас он вам позвонит из пробки.

Через минут двадцать он позвонил:

— Вы в вокзале?

— В вокзале.

— Так я уже иду.

Ещё через десять минут:

— Что-то я вас не вижу.

— И мы тебя не видим.

— И как вас узнать?

— Мы стоим и разговариваем.

— Да, сейчас я подойду.

Пятнадцать минут никого нет. Хочется есть.

Опять звонок:

— Встаньте под люстру, так мне проще вас найти.

— Здесь нет люстры.

— Так что, я слепой?

— Нет, у тебя галлюцинации.

Ещё через пять минут:

— Выходите на платформу, встретимся там.

Я выхожу.

Ещё через некоторое время:

— Вы на платформе?

— На платформе.

— Вы меня видите.

— Не видим.

— А что вы видите?

— Надпись на вокзале: «Дзержинск».

— А у меня написано «Нижний Новгород»…

Разговаривать с шофёром было больше не о чём, и мы позвонили ребе:

— Ребе, мы в вокзале и скоро нам уже ехать назад.

— Хорошо, я приеду сам. Выходите на улицу.

— А как узнать вашу машину?

— Очень просто. У неё помята передняя дверь, разбит передний бампер и нет заднего.

Ещё полчаса на морозе, и вот, наконец, ребе. Молодой ещё, невысокого роста, немного субтильный человек в чёрной шляпе с лицом моего дачного соседа Мишки Закомолдина.

— Шалом!

— Шалом!

За рулём молодая симпатичная ребецене (так называют жену раввина).

Непроизвольно встряхнув мусор с сиденья, я залез вовнутрь.

— Вы хотите сказать, что у нас грязно в машине? — спросил ребе.

— Нет, что вы…

— Я же вижу, что вы так подумали. Ну, хорошо, сейчас мы поедем в общину, и там вас покормят.

Так и было. Однако не успели мы приступить ко второму, как ребецене сказала:

— Вот сейчас мы поедим, и сразу на кладбище.

— ??? Так вот сразу? Может, сначала всё-таки дадим концерт?

— На кладбище бывают похороны.

— Да, мы что-то слыхали про это…

— Нам нужен миньян, — включился ребе, — а сколько среди вас евреев?

— Я и он.

— А третий?

— Он на половину.

— По маме или по папе?

— Не по маме.

— Тогда пусть подождёт в общине.

Тут надо сказать, что миньян в иудаизме — это кворум из десяти взрослых мужчин, необходимый для совершения публичного богослужения и коллективной молитвы. А на кладбище читают «Кадиш», поминальную молитву. Ребе читает, а мужчины в паузах должны говорить «Омэйн».

Именно нас и не хватало до миньяна. И мы поехали, прямо со скрипкой, на кладбище. Мороз. Покойница в голубом гробике. Песок. Совковая лопата, Яма. Кадиш. «Омэйн» в паузах. И не подходивший к нам человек — сын покойной, принявший православие, а потому не желавший принимать участие в миньяне. Странные всё-таки люди эти евреи…

Кладбище в Дзержинске оказалось на редкость большим. Что, впрочем, не удивительно для крупнейшего центра химической промышленности. Удивительно другое: чуть ли не большую часть этого кладбища занимают могилы с магендовидом и нерусско-еврейскими именами. Откуда тут вообще евреи? До поры до времени в Растяпино (а именно так назывался этот населённый пункт до 1929 года) их не было вообще. Уже в советское время, в связи с планом индустриализации, сюда приехали инженеры, математики, управленцы, организаторы производства, учителя, врачи, журналисты, строители — с семьями, «чадами и домочадцами». Все с замечательными фамилиями — Клейман, Абрамовский, Рейзензон, Беркович, Цинкер, Гольденберг… Но самая известная в Дзержинске фамилия совсем другая… Её носители считаются потомками древних иудейских сакральных мудрецов — каганов (коэнов), имевших доступ в Храм. Это фамилия Каганович — по праву самая известная в городе. Так, Юлий Каганович, двоюродный брат «того самого», несколько десятилетий успешно руководил там крупнейшим заводом. Прямое отношение к созданию химического комплекса в Растяпино имел будущий зам наркома оборонной промышленности Михаил Каганович (старший, впоследствии застрелившийся брат Лазаря).