Джеффри Арчер - Ложное впечатление. Подсолнух. Две девочки в синем. Марли и я

— Знаете… позвоните, пожалуйста, месяца через два.

Я ждал, и звонил, и снова ждал, и снова звонил — и каждый раз меня отсылали ни с чем. В конце концов я перестал звонить. Быть может, думал я, директор студии счел, что слишком накладно будет вырезать этого чертова пса из каждой сцены. Два года прошло, прежде чем мне выпала возможность насладиться актерским талантом Марли.

Зайдя в пункт видеопроката, я вдруг, по какому-то наитию, спросил клерка, не слышал ли он о фильме под названием «Последний гол». Оказалось, что слышал, более того — этот фильм нашелся в прокате, и даже в нескольких копиях!

Только позднее я узнал его печальную историю. Не найдя благоволения у национальных дистрибьюторов, «Шутинг гэллери» вынуждена была подвергнуть кинодебют Марли самой незавидной судьбе. «Последний гол» был отправлен прямиком на видео. Но в тот момент меня все это не волновало. Я влетел в дом с кассетой в руках, крича Дженни и ребятам, чтобы они скорее включали видеомагнитофон. В общей сложности Марли показался на экране минуты на две — но для нас это были самые интересные минуты во всем фильме.

— Марли, это Марли! — кричал маленький Конор.

— Марли — кинозвезда! — вторил ему Патрик.

Только сам Марли принял свою славу с полным равнодушием — зевнул и улегся спать под кофейным столиком. К финальным титрам он уже спал сном младенца. По экрану плыли имена двуногих актеров, а мы напряженно ждали. Что, если Марли в титрах не упомянут? Но вот и он — огромные буквы на экране: «ПЕС МАРЛИ… В РОЛИ САМОГО СЕБЯ».

Через месяц после окончания съемок «Последнего гола» мы распрощались с Уэст-Палм-Бич и со всем, что связывало нас с этим городком. В нашем квартале произошло еще два убийства; однако в конечном счете не криминал, а теснота выгнала нас из маленького бунгало на Черчилль-роуд. Дети росли, и им требовалось больше места. Да и Марли вымахал будь здоров; бегая по дому, он постоянно натыкался на мебель, все опрокидывал и переворачивал.

Кроме того, Дженни, решив совмещать воспитание детей с карьерой, работала теперь на полставки в отделе очерков «Пост». Писала она в основном дома. Так что у нас были все причины переехать поближе к моей редакции.

Жизнь полна иронии, и одной из ее милых шуток стало то, что спустя несколько месяцев напряженных поисков мы обосновались в том самом городке, над которым я любил посмеяться в своих статьях. Называлось это место Бока-Ратон, что в переводе с испанского означает «Крысиная пасть».

Бока-Ратон — крепость богатых республиканцев. Большая часть городских богачей — нувориши, и большинство из них не умеют тратить деньги, не выставляя себя при этом на посмешище. Бока-Ратон — край роскошных «седанов», красных спортивных машин и ядовито-розовых особняков с высокими оградами и охраной у ворот. Мужчины здесь носят льняные брюки, итальянские мокасины на босу ногу и обожают звонить друг другу на сотовый в публичных местах. Женщины загорают до цвета своих любимых туфель от Гуччи, а волосы красят в серебристо-платиновый цвет. Лучше всего живут в Бока-Ратон пластические хирурги. Если вы женщина из Бока-Ратон — силиконовые имплантанты и подтяжка лица для вас не роскошь, а жизненная необходимость.

В своей колонке я жестоко высмеивал город Бока и все его атрибуты, начиная с названия. Жители Бока-Ратон никогда не называют свой город «Бока-Ратон». Они используют сокращение «Бока». В то время в кинотеатрах шел диснеевский мультик «Покахонтас», и в своей колонке я начал многосерийную пародию под названием «Бокахонтас». Моя героиня — городская «принцесса», с ног до головы увешанная золотом, водила розовый БМВ, которым управляла без рук — руль она крутила силиконовой грудью, одной рукой придерживая сотовый телефон, а другой поправляя волосы перед зеркалом заднего вида.

Я издевался жестоко. Немилосердно. Если и преувеличивал, то совсем немного. Реальные «Бокахонтас» из Бока читали все мои колонки, гадая, кто из них послужил прототипом для моей героини. (Этого я, конечно, никогда не скажу.) Меня часто приглашали выступить перед местными жителями, и всякий раз кто-нибудь непременно задавал вопрос:

— Скажите, за что вы так ненавидите Бока?

Я отвечал на это, что вовсе не ненавижу Бока — просто люблю посмеяться.

Что же удивляться, что мы с Дженни в конце концов обрели новый дом прямо посреди знаменитого города — между прибрежными особняками Восточного Бока-Ратон и величественными усадьбами Западного?

— Ты с ума сошла! — говорил я Дженни. — Нам нельзя переселяться в Бока-Ратон! Меня же там линчуют!

— Ну хватит, — отвечала она. — Ты преувеличиваешь.

Но я вовсе не считал, что преувеличиваю. «Сан-Сентинел» продавалась по всему Бока-Ратон, а в начале еженедельной колонки неизменно красовалась моя фотография.

— Да они меня освежуют живьем и выставят скелет в витрине «Тиффани»! — стонал я.

Однако этот дом — первый и единственный за много месяцев — отвечал всем нашим требованиям. Школы были хороши, как везде во Флориде, а парки — даже лучше, чем в Майами и Палм-Бич. Так что я покорился своей участи.

Наш новый дом, ранчо 1970-х годов с четырьмя спальнями, был вдвое больше старого, но обаяния нашего прежнего бунгало ему недоставало. Впрочем, и у этого жилища был свой потенциал, который мы постепенно раскрыли. Мы сняли пожухлый паркет и настелили вместо него дубовые полы. А пустынный дворик я постепенно превратил в тропический сад, полный цветов, привлекающих к себе и бабочек, и прохожих.

Были у нашего дома и два несомненных достоинства — правда, не связанные с самим домом. Во-первых, из окон гостиной открывался вид на небольшой парк, где под качающимися соснами была разбита чудесная детская площадка. Ее обожали все окрестные ребятишки, не исключая и наших сыновей. А на заднем дворе имелся бассейн. Поначалу мы опасались селиться в доме с бассейном — все-таки у нас было двое маленьких детей. Однако мальчишки (когда мы переехали, Патрику исполнилось три года, а Конору — девятнадцать месяцев) почти мгновенно начали плавать, как пара дельфинов. Скоро мы поняли: бассейн возле дома — единственное, что позволяет не терпеть жаркое флоридское лето, а наслаждаться им.

Но никто не любил бассейн больше, чем наш водоплавающий пес, гордый потомок лабрадоров с побережья Ньюфаундленда. Стоило нам открыть дверь во двор — и Марли пулей вылетал из гостиной, молнией проносился по кирпичному патио и со страшным шумом плюхался в воду, вздымая вокруг себя фонтан брызг. Купаться вместе с Марли было страшновато — словно плавать в фарватере океанского лайнера.

Однако в нашем новом доме не было одной важной вещи — непроницаемого бункера. Гараж на две машины здесь был, но абсолютно непригодный для собачьего жилья (да и вообще для любого живого существа, неспособного жить при постоянной температуре в 50–60 градусов выше нуля). Окон в гараже не было, и в любую погоду здесь царила страшная жара и духота. Кроме того, стены в нем были не из бетона, а из гипсокартона — материала, как нам было уже известно, неспособного устоять под напором Марли.