Сэм Липсайт - Объект Стив

Мы полетели на похороны, последний раз посидели у бассейна, потягивая лимонад, сделанный из концентрата. Мэнни заперся в своем «кадиллаке». Его почти не было видно, но мы все равно слышали его рыдания и видели, как над приборной панелью торчат его мягкие полуботинки.

— И все? — спросила Фиона. — Получается, что все — только набор дерьмовых случайностей?

— Некоторые считают, — сказал я, — что у них есть какая-то цель.

— То есть Рай, что ли?

— Так считают, — повторил я.

— Эти люди просто идиоты, правда?

— Меня воспитали в убеждении, что они идиоты, это так, — сказал я. — Но кто знает?

— Точно не бабушка, блин, — сказала Фиона.

— Точно никто не знает, — ответил я. — Ты слышала о пари Паскаля? Он сказал, что стоит верить в Бога. Ведь если ты в него не веришь, а он есть, ты крупно облажался.

— Это в его «Реnsees»? [7] «Мысли» (фр.) — труд (изд. 1670 г.) французского философа, математика и физика Блэза Паскаля (1623–1662).

— Где? — спросил я.

— Похоже, он ссыкло, — сказала Фиона.

Мой отец обезумел от горя, скорбя по жене, которую потерял уже давно. Потом он нашел себе другую жену. Кажется, Вильгемину я не очень привечал, мог бы к ней и нежнее. Наверное, завидовал новому отцовскому рывку к счастью. Я привык к оболочке, которая от него осталась, а сам он мне особо не требовался. Все это закончилось каким-то переломом, хоть я и не могу вспомнить, чем именно. Я помню отцовскую руку у себя на затылке, кусочек вареного лука, прилипший к его губе. Такие вот отцы и дети. Картинку иногда смазывают слезы и неистовые сопли.

Отец переехал в Питтсбург вместе с Винни, так что теперь я получал открытки по праздникам, фотографии его двухэтажной квартиры и его нового возмутительного выводка. Иногда Фиона ездила к нему, а потом выдавала мне отчеты.

— Он теперь состоит в клубе коллекционеров перьевых ручек, — сказала она как-то. — У всего этого есть какой-то религиозный подтекст, но он его не выдает. Его сыновья — кажется, мне они приходятся дядьями — кидают с виадука на шоссе шлакоблоки. Винни, ты же сам знаешь, гораздо моложе его, симпатичная, как в рекламе «Амвея». [8] «Амвей» — американская компания, производящая продукты бытовой химии, косметику и пищевые добавки. Основана в 1959 г. Сказала мне, что я зимняя девочка в осенних тонах.

— Папа, — сказал я. — Боже мой.

— Я всегда говорю то же самое.

— И как, нравится?

Я не говорил отцу, что умираю. Боялся, что он скажет мне то, что обычно говорил, спустившись с дамбы.

— А мой отец не вешал таких досок, — сказал я Олду Голду. — Он пытался сделать из меня настоящего мужика другими способами.

— Забавно, я вроде не предлагал сравнивать наши детские впечатления. Да и нечего тут сравнивать. Меня воспитывали огнем.

— Почему вы все время говорите об этом? — спросил я.

— Повторенье — мать ученья.

Я выглянул из окна и увидел, что мир разматывается клубком. Поручни, заклепки на поручнях, дорожные столбики, падаль скоростных трасс. Мы ехали по горам, и мне это нравилось: заплатки хвойных лесов и вспаханных полей в долине под нами, темные холмы впереди. Наверху, среди всего этого великолепия, вполне можно убедить свою плоть пересмотреть взгляд на вещи.

Я достал брошюру Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления. Человек, ответивший мне по телефону, был резковат. Я слышал какое-то хлюпанье, шлепки резины.

— Директор на проводе, — сказал он.

У нас состоялся скучнейший разговор о северных районах штата. Я в основном слушал его голос. Приятный такой, спокойный и мелодичный, как у ведущих ток-шоу, когда они, себя не помня, вешают тебе лапшу на уши. И я начал верить этому голосу, поверил ему. Мне хотелось заполнить пустоту этой верой.

— Слушайте, — сказал я. — Не знаю, кто вы и чем занимаетесь, так что не буду ходить вокруг да около. Вы говорите, что у вас есть средство. Даже если мне придется класть себе подмышки крысиные кишки, я готов попробовать. Хрустальные шары, заговоры, молитвы, тональное лечение, что бы то ни было. Я прочел брошюру; пожалуй, в другое время я бы смеялся над ней до упаду. Но теперь все несколько иначе. Старые добрые западные методы обосрались. Все говорят, что я покойник, но никто не говорит, почему. Так вот, теперь я спрашиваю вас, абсолютно незнакомого человека: что мне делать? Расскажите мне. Пожалуйста. Считайте меня своей добровольной жертвой.

— Кажется, вы ошиблись номером.

— Это Генрих?

— Это директор.

— А с Генрихом я могу поговорить?

— Вы и так с ним говорите. Вы только тем и занимаетесь, что говорите с Генрихом.

— Вы написали мне записку.

— Ага. Я увидел вас по УМУ.

— По чему?

— По универсальному мыслеуничтожителю.

— Универсальному…

— По телевизору.

— Вы написали записку. И кто-то принес ее мне.

— Это был Нэпертон.

— Договорились, Нэпертон принес мне записку. Там было написано, что у вас есть средство. Вот, «У меня есть средство — Г.» Мое умозаключение: Г. - это Генрих.

— Чудесное умозаключение, — ответил Генрих. — Вы великолепный умозаключенный.

— Будем считать, что я этого не слышал, — сказал я.

— Ага, а что вам еще остается.

— Давайте на минутку вернемся к реальности, — предложил я.

— Я бы не советовал.

— Так что за средство-то, док?

— Извините, — сказал Генрих. — Но я не доктор, а вы, как я уже говорил, ошиблись номером. Похоже, вам нужно чудо. А я чудесами не торгую. И с жертвами дел не имею.

— Тогда чем вы занимаетесь, простите за нескромный вопрос.

— Нескромный? Хватит чушь пороть. Я просто чувствую, что вы не хотите подыхать. А это дохлый номер.

— Хватит с меня философов, — разозлился я. — Вы правы, я ошибся номером. Я почему-то решил, что вы хотите мне помочь.

Мы немного повисели на проводе.

— Подождите, — наконец сказал Генрих. — Это не ваше свершение, что вы так несовершенны.

— Вот спасибо.

— Завтра в Центр из города поедет фургон снабжения. Вы можете доехать на нем.

— И сколько это будет мне стоить? — спросил я.

— Стоить? — переспросил Генрих. — Да всего, что у вас есть.

— Пожалуй, я сразу вам скажу. Я банкрот.

— Понимаю, — ответил Генрих. — Но это не проблема. Деньги, конечно, всем нужны, но это не является обязательным требованием. Я говорю обо всем остальном.

— У вас там секта, что ли?

— Дорогой мой, все, что есть вокруг нас, — одна большая секта. Вот когда человек сидит в комнате совсем один — это не секта.

— И что, я взамен исцелюсь?

— Возможно. Хотя, может быть, это будет лишь краткий миг познания перед погружением в пустоту, в которую, говоря строго, погрузиться нельзя, ибо она — несостояние. Я пользуюсь этой формулировкой исключительно для удобства.

— Если у меня есть выбор, я предпочту исцеление, — сказал я.