Имре Уйвари - Особенный год

Через несколько километров солдаты вдруг заметили, что параллельным путем их догоняет отделение Барати. И оно не только догнало, но через несколько минут даже опередило их на несколько сот метров.

Оба отделения как раз вышли к берегу широкого, хотя и неглубокого ручья, покрытого льдом.

Выйдя к ручью и оглянувшись, Барати решил вести отделение в обход, через мостик, тем более что у его отделения было несколько сот метров форы.

Когда к ручью вышло отделение Герьена, солдаты тоже остановились. Ефрейтор вытер вспотевший лоб и по очереди оглядел солдат. Рядовой Шуйок поправил за плечами вещмешок и стал смотреть вслед отделению Барати, которое приближалось к мостику. Несколько солдат потоптались на одном месте, а затем пошли было вдоль ручья. И лишь один командир отделения стоял неподвижно, а затем, еще раз окинув солдат взглядом, громко крикнул:

— Ребята, за мной!

И смело ступил на тонкий лед, который, стоило ему сделать два шага, с треском провалился, а сам ефрейтор мигом оказался по колено в ледяной воде. Ломая лед сапогами, он, не оглядываясь, шел к другому берегу. Казалось, что его нисколько не интересует, идут за ним солдаты или нет.

А солдаты растерянно топтались на берегу, стараясь не смотреть друг на друга, и все еще не решались вступить в воду.

Первым вошел в ручей Юхас, слабый, уставший солдат. Он шел, смело ставя ноги в воду, от него во все стороны летели ледяные брызги.

Не успел он добраться до берега, как за ним последовали все остальные солдаты. Они даже не вошли, а, скорее, вбежали в воду, стараясь побыстрее догнать своего командира. А тот, так и не оглянувшись назад, продолжал идти, уже чувствуя и даже слыша, что вслед за ним идут Юхас, Шевелла, Коромпаи, все солдаты. В сапогах хлюпала вода, брючины липли к ногам, но солдаты ничего не замечали, идя к цели.

Отделение ефрейтора Герьена пришло в казарму первым.

Был поздний вечер. Горнист уже протрубил «Отбой», и постепенно казармы затихли. В жилых комнатах погас свет, и только окна канцелярии были освещены. Было получено специальное задание, разработкой которого занялся я и еще несколько офицеров. Я так ушел в работу, что даже не заметил шума, доносившегося из-за двери, и поднял голову только тогда, когда в комнату, сильно хлопнув дверью, вбежал дневальный по роте.

— Товарищ капитан! Товарищ капитан! Идите скорее!

— Что такое? Вы что, не знаете, как положено обращаться к командиру?! — оборвал я его. — Говорите так, чтобы было понятно!

Однако дневальный был не в состоянии доложить мне по-уставному о случившемся. По его виду я понял, что случилось что-то чрезвычайное.

Дневальный повел меня в умывальную, где, упав грудью на подоконник, рыдал один из моих солдат. Это был Дьюла Надь.

— Что здесь случилось? — спросил я, подходя к солдату, который не только не встал при моем появлении, но даже не пошевелился. Судорожно сжав руками подоконник, он громко и надрывно рыдал.

Дневальный растерянно продолжал свой сбивчивый рассказ:

— Я вдруг услышал плач… его слышно было даже в коридоре… и вошел сюда… Смотрю, а он плачет на окне. Я попытался утешить его, просил успокоиться, а его еще сильнее проняло. Тогда я прикрикнул на него, но и это не помогло. — Дневальный подошел ко мне ближе и прошептал: — Кажется, он хотел наложить на себя руки. Очень даже возможно.

Вместе с дневальным мы отвели парня ко мне в канцелярию и усадили на стул, после чего я дал знак дневальному, чтобы он ушел, оставив нас вдвоем.

Некоторое время я молчал. Случай был настолько необычен, что мне нужно было собраться с мыслями. Глядя на сидевшего напротив меня солдата, который безутешно рыдал, я думал: «Почему он вдруг решил уйти из жизни? Что настолько надломило его, что он решил наложить на себя руки?»

Я далеко не молод, служил в старой армии, где самоубийство не считалось чрезвычайным происшествием. Довольно часты были случаи, когда офицер-садист или же унтер доводил солдата до самоубийства. Пожилые унтеры-сверхсрочники то и дело приказывали зеленым новобранцам лезть под кровать и там искать «сказку». Если же солдат отказывался выполнять такой приказ, его бесчеловечно избивали, всячески издевались над ним.

Помимо моей воли такая картина встала у меня перед глазами. Быть может, кто-нибудь из сержантов, потеряв самообладание, грубо обидел Надя, оскорбил его человеческое достоинство, а тот отчаялся и дошел вдруг до такой страшной мысли?

Но какова истинная причина? Может, у него что-нибудь случилось дома? Неудачная любовь? А может, что-то другое?

Нервничая и прикуривая одну сигарету от другой, я смотрел на солдата, у которого постепенно высохли слезы и он уже не плакал, а только всхлипывал.

Я взял стул и, подвинув его поближе к парню, сел так, чтобы видеть его лицо. Помолчав еще немного, я не столько укоризненным, сколько успокаивающим тоном спросил:

— Почему вы хотели сделать это?..

Я не успел закончить фразы, так как солдат снова разрыдался. Я взял его за плечи и несколько раз слегка встряхнул.

— Посмотрите мне в глаза!

Солдат повиновался.

— Отвечайте! Почему вы решились на такое безумие?

Солдат не смотрел на меня. Он уже не плакал, но и не отвечал.

— Вас кто-нибудь обидел? — спросил я.

Он покачал головой.

— Дома какое-нибудь несчастье случилось?

Надь молчал. Заговорил он только несколько минут спустя:

— Я погубил всю свою жизнь.

Как странно звучат эти слова в устах молодого человека, который прожил-то на свете всего-навсего двадцать один год, а уже говорит: «Всю свою жизнь». По правде говоря, он еще и не видел этой жизни как следует, не пробовал ее прелестей, а уже хочет отказаться от нее. Но почему? Я не мог ничего понять до тех пор, пока Надь полностью не успокоился и не рассказал мне подробно историю своей недолгой жизни.

Родился Надь в семье рабочего. До освобождения страны Советской Армией жили Нади тяжело. За участие в забастовке протеста отца сначала избили полицейские, а потом занесли в «черный список». Куда бы он ни обращался в поисках работы, его никуда не брали. Несколько месяцев он был безработным.

Неизвестно, как сложилась бы его судьба, если бы не освобождение. После голода и нищеты началась другая, новая жизнь. Их переселили из барака в центр города, предоставив семье Надя двухкомнатную квартиру с центральным отоплением. Была работа, был неплохой заработок. Сначала жили скромно, но с каждым годом дела шли все лучше и лучше. Купили новую красивую мебель, потом радиоприемник и прочие вещи.

Супруги Надь начали уже планировать свое будущее. Дьюла ходил в школу. Учился он средне, и потому отец хотел отдать его на завод учеником слесаря. Сказал, что он сам обо всем договорится.