Имре Уйвари - Особенный год

— Какой странный человек этот Бартик, — сказал я лейтенанту Балайти, — он совсем не похож на других: не спешит, хотя впервые едет в отпуск.

— Бартик — человек спокойный, — пояснил мне командир взвода. — Наверное, поэтому он отличный пулеметчик, я бы сказал, снайпер.

Когда Бартик явился ко мне, чтобы доложить об убытии в отпуск, я пожелал ему хорошего отдыха и крепко пожал руку.

В воскресенье я, забрав детей, отправился на загородную прогулку и потому не заезжал в казармы, без чего не обходился ни один выходной день.

В понедельник, когда я утром появился в роте, дежурный как положено доложил мне о том, что за время моего отсутствия никаких происшествий не было и что личный состав в полном составе находится в подразделении.

— Я прошу вас быть точным при докладе, — сделал я замечание дежурному. — Почему вы не докладываете мне о том, что один человек находится в краткосрочном отпуске?

— Товарищ капитан, все люди в роте налицо, — доложил дежурный. — Бартик еще вчера вернулся в часть. — В голосе младшего сержанта звучала легкая обида.

Я не поверил своим ушам и еще раз переспросил дежурного:

— Бартик вернулся?

— Так точно, еще вчера, перед тем как я заступил на дежурство.

Почувствовав что-то неладное, я попросил, чтобы Бартик зашел ко мне.

Через несколько минут солдат доложил мне о своем прибытии.

— А почему вы не в отпуске?

— Я уже вернулся, товарищ капитан, — тихо ответил солдат.

— Скажите, дома у вас что-нибудь случилось? — Я подошел к парню поближе.

Он не отвечал.

— Говорите смело.

— У меня нет дома, товарищ капитан. — Бартик поднял на меня печальные глаза.

Я оперся о стол. Выходит, и такое бывает? В стране есть люди, у которых нет дома! Такой хороший солдат, порядочный человек, и у него никого нет, к кому он мог бы поехать. У него нет человека, к которому он мог бы явиться в дом, кто обнял бы его и ласково сказал: «А ну-ка, покажись, как ты возмужал в армии!» Какой же я командир, если я до сих пор не знал об этом! Такой человек служит у меня в роте, а я ничего не знаю!

Я предложил парню сесть и попросил его рассказать о своей жизни.

Бартик сел. Правой рукой он оперся о стол, а левой смущенно комкал фуражку. Прежде чем начать свой рассказ, он долго молчал.

— Отца своего я совсем не знаю, а мать помню туманно. Я был еще совсем маленьким, когда меня отдали в приют. С тех пор я ее никогда не видел и не знаю, жива ли она. Писал я в газету, искал ее, но не нашел…

В канцелярии стало так тихо, что было слышно наше дыхание. После недолгой паузы солдат продолжил рассказ, из которого я узнал о его нелегкой жизни.

Бедняга видел свою мать в последний раз в трехлетнем возрасте. Мальчонкой-подростком он попал в Бекешчабу, в семью кулака, у которого он жил на хуторе. С ранней весны и до поздней осени он пас скот. Школу посещал от случая к случаю, хотя у парнишки была сильная тяга к учебе. Пока скот мирно пасся на выгоне, Бартик, лежа на спине, смотрел на небо, наблюдая за плавным движением причудливых облаков, а если на него находила короткая дрема, то он видел себя во сне сыном богача, у которого уже в шестилетнем возрасте имеются настоящие сапоги и белая рубашка с крахмальным воротничком.

Парнишку били за дело и без дела все, кому не лень, так как ему некому было пожаловаться.

Дважды он убегал от хозяина, но его ловили и возвращали обратно, пригрозив наконец, что если он попытается сделать это еще раз, то его просто-напросто упрячут в исправительную колонию.

В сорок пятом году он снова сбежал от кулака и попал в Сарваш, где его приютила одна добрая женщина. Бартик стал ходить в школу. Работой его не перегружали: он должен был рушить кукурузу для кур да ходить в магазин за покупками. Однако хорошей жизни скоро пришел конец: женщина умерла, а ее наследники выгнали парня на улицу.

И Бартик попал в колонию. Правда, это была уже совершенно другая колония, не похожая на те, что были в Венгрии до освобождения. Условия в колонии были хорошими, но, что ни говори, без семейной теплоты. Когда Пишта Бартик закончил начальную школу, его отправили учеником к слесарю.

Став совершеннолетним, Пишта снял себе комнату, но жизнь его счастливее не стала. Днем он работал, а по вечерам скучал, завидуя тем, у кого были возлюбленные. Наконец он познакомился с одной девушкой, которая охотно встречалась с ним, но, когда дело дошло до женитьбы, ее родители запротестовали. Истинную причину этого удалось узнать только позднее. Оказалось, что отец девушки заявил, что он не отдаст свою дочь за человека, у которого нет родителей.

Бартик утешил себя тем, что он еще молод и успеет найти девушку, которая поймет его и полюбит. Он решил жениться сразу же после демобилизации. Уходя в армию, он отказался от комнаты, которую снимал, а свои вещички послал другу, чтобы тот сохранил их до его возвращения. К нему-то он и поехал в субботу, но, не желая слишком обременять друга, в воскресенье уехал обратно в часть.

Рассказывая все это, Бартик старался смотреть не на меня, а на скатерть или же в окошко, за которым детишки играли в песок.

Я было осторожно упрекнул его за то, что он не рассказал мне обо всем этом раньше, но тут же замолчал, понимая, что я сам виноват в том, что не знаю как следует своих подчиненных. Вот и Бартик вроде бы все время был у меня на глазах, а я ни разу даже не поговорил с ним. Разумеется, все мы очень заняты и обращаем внимание только на тех, которые что-нибудь натворили.

Я заговорил о будущем, а сам судорожно соображал, как бы сделать так, чтобы Бартику удалось провести несколько дней в какой-нибудь семье, среди людей, которые приняли бы его и приласкали.

Когда я рассказал о судьбе Бартика Балатони, он сначала очень удивился, а потом сказал:

— Только сейчас я понял, почему Бартик всегда становился печальным, когда кто-нибудь из ребят получал посылку из дома, а когда мы собирали деньги для того, чтобы купить малышу Шевеллы подарок, Бартик отдал половину месячного содержания, хотя остальные давали всего по нескольку форинтов.

И Балатони сразу же развернул активную деятельность. Многие из солдат отправляли домой письма с просьбой пригласить к себе сироту Бартика.

Одной из первых откликнулась мать Юхаса. Она писала:

«…Поедешь в отпуск, захвати с собой паренька. Он у нас может жить и после демобилизации…»

А отец Белы Шурани писал, что Бартик смело может приезжать к ним и один, так как двери его дома открыты для друзей его сына.

Приглашения сыпались одно за другим. Бартика приглашал к себе отец Дьюлы Надя, предупреждая одновременно сына о том, чтобы он служил как подобает солдату.

Мне лично пришлось ответить на десятки писем. Но зная, какому приглашению отдать предпочтение, я решил: пусть солдаты сами скажут, к кому ехать Бартику.