Имре Уйвари - Особенный год

Я — за ними. Во дворе у подъезда уже стояли четыре медицинские машины. Меня усадили в одну из них, и мы поехали.

Я почувствовал, что тут что-то не так, видимо, меня не так поняли, но сделать уже ничего не мог.

Машины, включив сирены, мчались по городу по направлению к казармам нашего полка.

Когда машины подлетели к проходной, дежурный по КПП подошел к первой машине, но капитан Тихомиров жестом показал, чтобы он поскорее поднял шлагбаум. Бедняга младший сержант подумал, что случилось какое-то несчастье, и моментально поднял шлагбаум.

Мы подъехали к санчасти. Увидев перед санчастью четыре машины «скорой помощи», к зданию со всех сторон стали сбегаться солдаты, решив, что произошло что-то чрезвычайное.

Капитан Тихомиров и приехавшие с ним врачи, схватив в руки чемоданчики, спешным шагом направились в кабинет начальника медслужбы, который уже шел им навстречу.

— Можем приступить, — на ходу сказал ему Тихомиров.

— К чему приступить? — удивленно спросил мой начальник.

— Как к чему? К дезактивации! — И Тихомиров рукой показал в сторону казарменных зданий.

Я попытался было объяснить, что, видимо, произошло недоразумение, но мой начальник прервал меня вопросом:

— Что случилось, товарищ Миглеци?

Я весь покраснел, так как только теперь до меня дошло, какую кашу я заварил.

Когда же начальник медслужбы объяснил Тихомирову, что он посылал меня за хлорной известью, капитан расхохотался. Вслед за ним засмеялись все присутствующие, и только мне одному было не до смеха. Я готов был от стыда провалиться сквозь землю.

С тех пор каждый раз, когда нужно кого-то послать к русским товарищам, кто-нибудь из моих коллег шутливо предлагает:

— Давайте пошлем Миглеци, ведь он у нас прекрасно понимает по-русски.

Вы просите рассказать вам о моей солдатской жизни? Это можно, только я тогда расскажу и о том, что было в ней не по-уставному. Дело в том, что всякое в жизни случается. В армии я был командиром танка, а до нее — маляром. Как видите, далеко не родственные профессии, однако я и специальностью танкиста овладел, хотя в первые дни я боялся даже подходить к танку — такой стальной громадиной он мне казался. Да ничего удивительного в этом нет, так как до этого танки я видел только в кино. А в танковом училище нас всему обучили, да и уроков вождения было немало.

Когда, согласно назначению, я прибыл в роту, как раз проходили учения. Меня посадили на учебный танк, механик-водитель которого, как назло, в то время был болен. Танк оказался в порядке, и я повел его. Сначала все шло гладко, но вдруг перед самым «минным полем» танк застрял.

Я ужасно разозлился, командир честил меня на все лады, а танк ни с места. На учении как на войне: танки идут на скорости с закрытыми люками, видимость ограничена, но все равно вылезать на «минное поле» не положено.

Я понимал, что если танк так и останется на этом месте, то после учения командир роты «заест» меня.

— Пусть лучше меня считают погибшим «смертью храбрых», но я вылезу из танка и посмотрю, что там стряслось, — сказал я командиру машины и вылез. Я догадывался, что с зажиганием что-то случилось. Посмотрел: так оно и есть! От аккумулятора клемма отошла. Я зажал ее, запустил мотор, и мы тронулись. Хорошо еще, что наш танк не выполнял задачи танка-тральщика, а то бы мне как следует досталось. Ну, вы сами можете представить, что и в каких выражениях я высказал механику, который устанавливал аккумуляторы!

Вообще-то служить в танковой части — дело очень интересное! Многие считают, что водить танк вовсе не трудно: он, мол, на любой местности пройдет. Пройти-то он пройдет, но только тогда, когда механик-водитель умеет его водить.

Когда мы, механики-водители, приобретали опыт вождения, нас стали обучать способам самобуксировки. Сначала я не понимал, зачем это нужно, если гусеницы и так способны преодолеть любое препятствие.

Первое занятие проходило на болотистой местности. В одном месте я рванул рычаги, чего ни в коем случае не следовало делать. На болотистой местности разворот нужно делать плавный, описывая большой полукруг, иначе танк зароется в грунт. Так и случилось со мной. Вот тогда-то я и понял, зачем нас учили самобуксировке.

На этом учении я познакомился и с другими интересными вещами, например с вождением танков под водой. Дно реки оказалось илистым, вода — грязной, и перископ скоро так залепило грязью, что, когда танк выполз на берег, я ничего не видел. Я хотел остановиться, так как не знал местности, на которой мы действовали, тем более я не мог предполагать, что по берегу проходит глубокий овраг. Командир заметил овраг в самый последний момент и крикнул мне по радио: «Стой!» Выручил нас мой рефлекс быстро реагировать на приказ.

Остановившись, я вылез из танка. Как посмотрел вниз, так меня сразу же в жар бросило: танк замер на самом краю обрыва. Удивляюсь, как он туда не сорвался. Вылез весь экипаж, начали советоваться, что делать дальше. Назад не подашь, развернуться тоже нет возможности.

— Попробую я вперед плавно сползти, — робко предложил я.

Командир танка внимательно осмотрел овраг и сказал:

— А знаешь, это неплохая мысль! Если дать самый тихий ход, то можно благополучно сползти на дно оврага вместе с осыпавшейся землей.

В тот момент я уже пожалел, что высказал такое предложение, но отступать было уже поздно. Пришлось мне лезть в танк и браться за рычаги.

Полагаю, вы видели фильм «Плата за страх», в котором показано, как везли на машине нитроглицерин. Так вот, точно то же самое испытал и я в тот момент. Помню только, что танк начал медленно сползать вниз, а затем вдруг остановился. Башню с орудием я развернул назад, так что она мне не мешала.

Несколько мгновений я даже пошевелиться не мог, такое меня охватило нервное напряжение. Пот лил с меня ручьем, хотя время было холодное, осеннее. Этот спуск я по праву считаю своим боевым крещением.

Экипаж у нас дружный, дважды завоевывал звание отличного. На одних учениях, во время марша, из танка, который шел за нами, нам передали по радио, что мы должны немедленно остановиться, иначе у нас вот-вот порвется гусеница. Я посмотрел на дорогу и понял, что если я остановлюсь, то задержу всю колонну, которая следовала за мной. Дорога была узкой, а по обе стороны от нее — глубокие кюветы, наполненные талой водой. Кто съедет в кювет, тот, возможно, застрянет там до конца учений.

Я сказал командиру танка, чтобы он вылез из танка и молотком забил выехавший наполовину палец трака, пока я буду вести танк на минимальной скорости.

Я снизил скорость, и командир на ходу забил палец трака до отказа. Вообще-то я прекрасно понимал, что по инструкции такого ни в коем случае делать нельзя. Но ведь на войне танкисты могут попасть и в более сложное положение. А на учениях как в бою. Так вот мы многому научились на учениях.