Имре Уйвари - Особенный год

— Помочь тебе? — спросил я.

— Все равно ты ничего не сможешь, — ответил Арокаи, немного помолчав. — Черт бы побрал этот мороз!..

Вскочив в кабину, он включил зажигание, но тщетно. Тогда он снова склонился над мотором, трогая топливный насос.

— Мне уже давно пора быть на месте! — Арокаи рассерженно задышал.

— Да, ребята тебя ждут, — тихо заметил я, умолчав о том, какими словами они его крестят.

— Знаю, как они меня там кроют, — сказал шофер. — Ты вот видишь, как я вожусь с мотором. А эти горлопаны разве разбираются в технике? Они знают только, что им холодно, и поэтому хотят горячего чая. Что такое холод, я и сам чувствую… А они завернутся в шинель и… Но что я могу поделать, если мотор не запускается?.. — Арокаи говорил, а сам тем временем старался отыскать неисправность.

Каждые полминуты он дул на руки, тяжело дышал. Сквозь шинель на спине проступили темные пятна пота и вскоре замерзли. Арокаи старался изо всех сил, зная, что двадцать солдат в горах с нетерпением ждут его. Они уверены, что он приедет, пусть и с запозданием, но приедет обязательно. Он уже не просто шофер, который работает на гражданском предприятии и в случае поломки вызывает техпомощь и ждет. Он солдат, военный водитель, которого ждут двадцать товарищей…

С лица Арокаи прямо в снег падали крупные капли пота, но он даже не вытирал их. Потрогав еще раз диафрагму топливного насоса, он соскочил с крыла на снег, открыл дверцу и сел в машину. Включил зажигание, но безрезультатно. И так несколько раз…

Когда мотор наконец зачихал, Арокаи дал газ и выровнял работу двигателя. Прогрев мотор, он захлопнул крышку капота и сел в кабину. Лицо его было измазано маслом и копотью. Рукавом шинели он провел по лицу, но еще больше размазал грязь.

— Ну вот видишь, все в порядке. — Шофер улыбнулся.

Я кивнул и сказал Арокаи, что пойду на лыжах, так как все равно буду там раньше и успокою ребят.

Когда я вернулся к солдатам, они уже не занимались. Грелись, топчась на месте. Несколько человек все еще ругали Арокаи. Я рассказал о том, что случилось с машиной… Однако солдата, когда он голоден, ничем иным, кроме еды, нельзя утешить. Я не стал больше ничего говорить в защиту Арокаи, потому что понимал: слово за слово, и можно наговорить очень много, а затевать спор не было никакого смысла…

Вскоре пришла и машина. Чай в термосе оказался горячим, и солдаты с удовольствием закусили и погрелись.

До обеда нам предстояло выполнить еще одно ответственное задание. Лейтенант позвал меня с собой. Пока солдаты завтракали, мы с лейтенантом спустились к пропасти, через которую тянулся канат. Собрав хорошую вязанку дров, мы прикрепили ее на крюк и пустили по канату. Вязанка, плавно раскачиваясь, медленно поплыла вниз.

Опущенные клапаны моей шапки заиндевели, я рукой стряхнул иней и тут только заметил, что товарищ лейтенант так и не опустил клапанов шапки. Я сказал ему, что так он легко может отморозить себе уши. Но командир взвода посмотрел на меня и, покачав головой, ответил:

— Мороз им уже не страшен: они у меня давно обморожены…

Через несколько минут к нам подошли солдаты, оживленно обсуждавшие, что им предстоит. Никому из них ни разу в жизни не приходилось переправляться по канату через пропасть.

— Ничего страшного, товарищи, — начал я успокаивать их. — Все очень просто! — И стал растирать себе щеки.

Я бросил взгляд на лейтенанта: ему сейчас тоже приятнее было бы сидеть в теплой канцелярии, но занятие есть занятие. Нам что: отслужил свои два года — и по домам, а ему и дальше служить. Сейчас он нас обучает, а потом — тех, кто придет в армию после нашей демобилизации. И всегда вдали от родного дома, в разлуке с семьей. Но он никогда не жалуется, знает, что мы берем с него пример…

Солдаты со свойственной новобранцам неторопливостью застегивали на себе пояса с петлей-карабином. Боялись. Оно и немудрено: длина каната сто пятьдесят метров, а под ним сорокаметровая пропасть.

— Ну, кто пойдет первым? — громко спросил лейтенант. Он сказал это для всех, но посмотрел только на меня. Это и понятно: я младший командир и уже не раз переправлялся по канату даже без страховочного шнура.

Ничего не говоря, я подошел к канату и, пристегнув к нему свой карабин, начал перемещение. Дул слабый ветерок и раскачивал меня из стороны в сторону. Благополучно переправившись через пропасть, я коснулся ногами земли возле высоченной ели.

— Хо-хо! — громко крикнул я солдатам, стараясь этим звуком приободрить их.

Из кучки солдат, толпившихся вокруг лейтенанта, отделился один и подошел к канату. Узнал я его только тогда, когда он добрался до середины каната… Это был Бенце.

Вслед за ним пошли и другие солдаты. А Бенце, едва коснувшись ногами земли, заявил, что хочет попробовать еще разок…

Ветер подул сильнее, началась метель. Арокаи стоял, переступая с ноги на ногу, рядом с машиной, но в кабину почему-то не садился. Возможно, из солидарности со своими товарищами… А может, из-за боязни, что они начнут подсмеиваться над ним…

Резкие порывы ветра швыряли им в лицо снег, который колол щеки ледяными иглами.

После занятия мы в кузове открытой машины вернулись в часть. Слезли на землю и, весело толкая и хлопая друг друга по спине, чтобы разогреть замерзшие руки и ноги, направились в теплую казарму.

День был суровым, но мы выдержали испытание…

— Ну как, прочитали?

— Прочел.

— Подпишетесь?

— Конечно.

Однажды со мной произошел необычный случай. Но прежде чем рассказать об этом, должен заметить, что я солдат медицинской службы. За время службы в армии мне пришлось многое повидать, многому научиться.

Посчастливилось мне познакомиться и с нашими боевыми друзьями, русскими солдатами и офицерами, так как по соседству с нашей частью располагалась советская воинская часть, с которой мы поддерживали дружбу. Казус, случившийся со мной, имеет прямое отношение к моему знанию русского языка, в котором я, откровенно говоря, почти совсем не разбираюсь. Ну, да об этом несколько позже.

Скажу откровенно, что с советскими товарищами нас связывает самая настоящая дружба, которой можно позавидовать. Довольно часто мы обращались к ним за помощью, и не было случая, чтобы нам не помогли. Часто мы просили их дать нам то или иное лекарство, которого в данный момент по какой-либо причине не было в нашей санчасти. Советские товарищи охотно давали нам это лекарство даже тогда, когда у них самих его имелось не очень много. Иногда мы даже спорили, но спор разгорался из-за того, что русские врачи никак не хотели брать у нас лекарство, когда мы возвращали им долг..

Помню, в районе, где расквартировывались наши части, вспыхнула эпидемия гриппа. В городе и в воинских частях был объявлен карантин.