Имре Уйвари - Особенный год

«Идите отсюда, он сейчас занят!»

Трудно было улучить минутку, чтобы поговорить с ними хотя бы через забор. Время шло, и все хуже становилась моя жизнь. Я возмущался, спорил с хозяином, а когда он обижал меня, я сопротивлялся. За десять лет жизни «в людях» я побывал в тринадцати семьях…

Судьба не церемонилась и с остальными детьми. Братишка Золи попал в семью очень богатого человека. Днем Золи работал по хозяйству, а вечером его посылали на хутор пасти свиней. Однажды случилось так, что околел поросенок. Хозяин сильно избил Золи, а он написал письмо своему прежнему хозяину с просьбой спасти его от этого ада. Прежнему хозяину удалось забрать Золи обратно.

Потом мы с Золи работали вместе у одного хозяина, обрабатывали одиннадцать хольдов пахотной земли и три хольда виноградников. Такое едва ли под силу трем-четырем взрослым работникам, а наш хозяин взял в аренду еще пять хольдов. Рассвет и темноту мы встречали в поле. Работали до изнеможения, а питались кое-как, жили, можно сказать, впроголодь.

По соседству с нами жил старый поденщик дядюшка Лайош Лайтнер, который начал понемногу просвещать нас. В его доме мы впервые в жизни услышали передачу московского радио. По совету дядюшки Лайоша мы однажды отказались работать, заявив хозяину, что не ударим палец о палец, пока он не станет нас по-человечески кормить. В тот же вечер мы получили хороший ужин, зато на следующий день все пошло по-старому. По вечерам мы с братишкой Золи часто ломали себе голову над тем, что нам такое сделать, чтобы жить было полегче. Золи был старше меня на два года, и потому, видимо, в его голове разумные идеи рождались раньше и быстрее, чем в моей.

«Хочешь поесть куриной лапши?» — предложил он как-то.

«Еще бы!»

«Последи, чтобы хозяин не увидел», — попросил он меня и, схватив вилы, заколол двух кур, затем бросил их в свинарник и с громким криком: «Хозяин, свиньи едят ваших кур!» — помчался к хозяину. Поскольку такие случаи имели место и раньше, нас ни в чем не заподозрили. Хозяйка сварила этих куриц и отдала нам…

Каждый год мы два-три раза убегали от своего хозяина, но голод снова приводил нас к нему. Что нам оставалось делать? Хорошо еще, что хозяин встречал нас без порки. Иногда мы «мстили» хозяину. На винограднике росло много фруктовых деревьев. Когда из Пешта в наши края наезжали туристы, мы предлагали им полакомиться плодами с этих деревьев. Туристы, разумеется, обирали каждое дерево до последнего яблока. На следующий день, правда, хозяин узнавал, что «ограбление» сада не обошлось без нашего участия, но взять с нас было нечего, так как за работу хозяин никогда не платил нам.

О чем еще можно вспомнить?.. О холодных зимах. Помню, перед рождественскими праздниками мне пришлось идти в школу за табелем босиком. Наш скупой хозяин почти ничего не давал нам из одежды. Например, моему брату он три года подряд обещал сшить белую рубаху. Золи ушел от него в 1943 году, но белой рубахи от хозяина так и не дождался. Потом такую же белую рубаху хозяин пообещал и мне, но и я тоже не получил ее…

Когда Советская Армия освободила Венгрию, я познакомился с одним советским солдатом. Звали его Павлом, а меня он называл Яшкой. Куда бы ни шел Павел, я увязывался за ним. Однажды, когда мы прогуливались с ним по набережной Дуная, какой-то мерзавец открыл по нас огонь. Павел не растерялся и, схватив меня, затащил в яму. Потом он отвел меня домой. У Павла было доброе сердце. Каждый день Павел кормил меня мясом, давал сахар, колбасу.

Золи и Эржи раньше меня покончили с жизнью в «людях», я же освободился от нее только в конце 1946 года. В драной одежонке и стоптанных босоножках, забрав несколько выращенных мною кроликов, я ушел от хозяина. В тот день он как раз резал гусей. Узнав о моем намерении, хозяин заговорил со мной таким тоном, будто я был его родным сыном. Он очень хотел, чтобы я остался у него. После десяти лет рабского труда и полуголодного существования со мной впервые заговорили по-человечески, впервые посадили за хозяйский стол, но слезы душили меня, и я даже есть не мог.

Выскочив из-за стола, я схватил своих кроликов и чуть ли не бегом бросился на улицу. Дрожа от холода, я шел по дороге, которая вела из села…

Правда, и дома жизнь у нас была не из легких: как-никак у матери на руках оставалось четверо детей. Мать, Золи и Эржи работали на кожевенном заводе, я же сначала устроился на Чепеле, а через год перешел на строительство Ферихедьского аэродрома. Там я вступил в профсоюз, начал посещать семинары по политграмоте. Познакомился с одной женщиной, которую все иначе и не называли, как тетя Катя. Она очень помогла мне, подготовила к вступлению в коммунистическую партию.

Вскоре на мое имя пришла повестка с призывного пункта. Мне тогда как раз исполнилось семнадцать лет. С детских лет я мечтал стать солдатом, и вот осенью 1948 года моя мечта сбылась. С тех пор не расстаюсь с армией. В 1950 году стал минометчиком. Два года командовал взводом, а затем минометной ротой. Ты себе и представить не можешь, как это радовало меня! Ведь до того почти всю свою жизнь я был мальчиком на посылках, гнул спину на хозяина и не слышал ни одного доброго слова. Ласково меня никто не называл, кроме моей учительницы, которая говорила мне: «Янчи, сынок!»

А теперь я, бывший приемыш, носил военный китель с золотыми звездочками на погонах. Люди верили мне, чем я особенно гордился. Мне хотелось, чтобы все люди знали, как я, бывший голодранец, стал офицером Народной армии…

Ну, не буду отклоняться от главного. Мне оказали большую честь: выбрали секретарем парторганизации, а ведь мне в ту пору было всего двадцать два года. Никакого опыта партийной работы я не имел, а забот заметно прибавилось. Мы как раз переезжали в новые казармы, которые размещались довольно далеко от города, да и от населенных пунктов вообще. Возникал вопрос, где же будут учиться наши дети, где наши жены будут покупать продукты питания и все необходимое.

Много предстояло мне работы, всюду надо было успеть. В таком темпе можно было не заметить карьеристов и самодуров. Как-то мне доложили, что один командир ударил шофера, тот упал и сломал себе два ребра. Я сразу же выступил за строгое наказание виновника. Товарищи начали меня отговаривать, ссылаясь на то, что командир молод и просто погорячился, к тому же поступил он так вовсе не без причины…

Я тоже был молод, многого еще не понимал, но в одном я и тогда был последователен: никого не разрешал обижать. Командиров, которые пытались превысить власть или просто были грубы с подчиненными, я не любил и строго с них спрашивал.

Служил у нас в части один цыган, Йожеф Коломнар… Он очень не любил, когда им командовали. Стоило сержанту заставить его что-нибудь сделать, ну, например, вымыть пол в казарме, как цыган начинал возмущаться. Он не только не выполнял приказания, но еще и ругал командира. За это его не раз наказывали, но ничто не помогало.