Полина Жеребцова - 45-я параллель

– Мне об этом ничего не известно. Что касается настоящего, дела плохи. Помнишь Сержа? Когда от него ушел парень, он хотел покончить с собой. Наглотался таблеток, еле откачали.

– Сержа я видела один раз. Он приносил Николя мультфильмы. Я рада, что его спасли.

– Теперь у него жизнь овоща. Он никого не узнает.

– Что с Николя?

– Он не говорит со мной! Сидит в темноте и не хочет жить.

– Захар вернется? Куда он ушел?

– Захар устроился ночным сторожем и завел подружку. Он изменял Николя, а затем и вовсе ушел к женщине с двумя детьми. Сказал, что хочет нормальную семью. Но самое страшное не это…

Фрося осеклась.

– Что самое страшное?!

– Захар признался, что не любил Николя. Он сказал, что с большим трудом терпел несколько лет его ужимки и вычурную манеру говорить. Все эти жертвы были ради одного – откосить от армии. Теперь, когда дело с армией окончательно улажено, поскольку они признались, что пара, он уходит, так как не желает обманывать себя и новую подружку.

– Не могу в это поверить.

– Знаешь, почему я приехала? Черт знает, как это получилось, но у вас духовная связь. Ты должна с ним поговорить. Не бросай его!

– Я согласна.

– А твоя мамаша?

– Позвоню ей по дороге. Собаку и кошек без меня накормит. Справится.

Мы вытолкали машину из колеи. Я села на заднее сиденье, справедливо полагая, что лучше не рисковать. Фрося, по рассказам Захара и Николя, водила лихо.

Итак, ради общего дела – спасения гея – собрались вместе патриотка России, которая ненавидела лютой ненавистью иностранцев, призывала бомбить Америку, не терпела мусульман, и девушка из Чечни, ее полная противоположность. Самое удивительное, что между нами возникла симпатия. Фрося, раскурив самокрутку, внимательно слушала мой рассказ о том, как чеченская семья с тремя детьми прошла несколько стран и добралась до Австрии, чтобы попросить там убежища. На европейских дорогах беженцам помогали: кормили, дарили детям игрушки, находили проводников. В какой-то момент Фрося, будто очнувшись от кошмара, прошептала, выдохнув сладкий дымок:

– Послушала тебя и поняла: бывают моменты, когда необходимо бежать из нашей страны туда, далеко… где есть жизнь.

Я вспомнила, как однажды сидела в ее халате и тапочках, потому что моя одежда промокла от мартовской грозы. В тот день мы пили чай и гадали на индийских картах.

Фрося, смеясь, рассказывала, как Захар и Николя иногда отливали из ее бутылки подсолнечное масло, добавляя вместо него воду. Они наивно верили, что она не замечает их манипуляций…

Машина петляла и дребезжала, мы скатились с холма мимо хутора Волчье гнездо, проехали Дырявый сапог. Более всего я опасалась, чтобы машина не заглохла в лесу, в котором стаи хищников давно облюбовали ставропольских пенсионеров. «Девятка» не подвела.

Через полтора часа мы были в Ставрополе, около подъезда, где я оставила счастливых и влюбленных друзей.

– Я внутрь не пойду, – неожиданно заявила Фрося.

– Как это?! Притащить меня в такую даль и бросить у порога?

– Держи ключ. Я сегодня в ночную смену. Меня не будет сутки. Потом нужно еще вернуть чужую машину. Да и не говорит он со мной, я несколько дней пыталась. Глухая тишина. Я оставила продукты на кухне. Попробуй его накормить, если выманишь…

– А если он повесился?

– Вызовешь милицию!

– Чтобы на меня списали дело…

– Позвонишь мне. Пожалуйста, иди одна. Так будет лучше. Не упади – электричество за неуплату опять отключили.

На улице догорали оранжевые лучи, покидая город несбывшихся надежд.

– Меня притащила, а могла бы и сама справиться.

– Я не могла! – отчаянно крикнула Фрося: – Я пыталась!

Как и Николя, я не любила лифты, тесное замкнутое пространство, в котором легко похоронить человека, поэтому поднялась пешком.

Дверь открылась сразу, и я попала в темный коридор, где тусклый свет сочился сквозь шторы на кухне. Распахнув их, я обнаружила ворох сигаретных бычков в пепельнице. Это хороший знак: тот, кто столько выкурил, явно умрет не от петли.

– Ты живой? – спросила я тишину.

Ответа, разумеется, не было, но смерть не посещала этот дом, так как холод не проник в меня, и я различала биение сердца по ту сторону межкомнатной двери.

– Ты здесь, – сказала я. – Открывай! Нужно поговорить!

Николя не отозвался.

Я постучала.

– У меня был непростой день, Николя. Примчалась растрепанная Фрося, спугнула единственную в селе корову, а потом рассказала мне ужасные вести!

Мой друг не отвечал. Судя по гнетущей тишине, так было со всеми, кто пытался вытащить его из кокона.

– Я не уйду! – поскольку усталость дала о себе знать, я села и привалилась спиной к запертой двери. – Помнишь, ты подарил мне книгу Пауло Коэльо о Воине Света? Ты написал на ее полях, что это книга про нас, потому что настоящие воины всегда остаются детьми.

Николя молчал.

– Хоть ты и не признался, но я знаю, что ты украл эту книгу, Николя. Ты ее не купил. А поскольку я приняла твой подарок, то нить, связующая нас, неразрывна.

Мне было слышно его дыхание. Так всегда бывает, когда погружаешься в глубину чужого сознания. Я училась этому под обстрелами, завязывая платком глаза, а затем мысленно перемещая в сознании светящиеся предметы…

– Ты не прав, думая, что несчастен больше других. На моей родине девушки выходят замуж в пятнадцать. Я придумала имена. Это имена моих детей, которые не родились… Хочешь их услышать?

За дверью раздался подозрительный шорох.

– Хочешь послушать что-нибудь из копилки? – спросила я темноту. – Ты ведь знаешь, что я собиратель историй! Ты читал дневники, но это далеко не все, что я могу поведать.

Дверь дрогнула, и я поняла, что он облокотился с другой стороны и приготовился слушать.

– Один из фрагментов своей юности я назвала бы Лукоморьем.

Николя хмыкнул.

– Именно так, – сказала я. – Потому что это не аллюзия, это цепь, по которой можно пройти в весенний сад. В этом саду мне всегда будет шестнадцать. Итак, слушай, мой несчастный, мой любимый брат, эту историю.

– У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том… – Я декламировала эту мантру громко и четко – единственный способ, гарантирующий выживание при переходе через колючую изгородь на территорию призраков.

Громыхая светлым эмалированным ведром, в котором остались зубастые пробоины от мин, я лезла через забор чужого заброшенного сада. Когда-то, в добрые времена, здесь выращивали ягоды, фрукты, фасоль и картошку. Сейчас все это стало воспоминаниями в чьих-то глубоких снах и новых рождениях.

Перемещаться в пространстве – дело непростое, но совсем не потому, что мешает узкий подол длинного, до пят, халата и большой платок – личная парилка на сорокаградусной жаре, а из-за русских снайперов, с некоторых пор заселивших густые кроны деревьев.