Дженнифер Клемент - Молитвы об украденных

– У меня в животе резь. У меня голова разламывается.

– А здесь доктор принимает?

– Только по понедельникам. Я не хочу к нему идти. Он запретит мне заниматься дезинсекцией, а чем я тогда буду зарабатывать?

– Ты от этой гадости болеешь.

– От этой гадости я сплю и вижу сны. Но ты не понимаешь, Ледиди, – повторила она. – Ты не понимаешь.

– Чего не понимаю?

Аврора стала покачиваться, обхватив живот и закатив глаза.

– Послушай, – прошептала она. – Послушай. Зачем ты, замочив Макклейна, убила еще и малышку Паулы? Зачем?

– Прости. Я не понимаю. Что?

– Когда ты палила в Макклейна, когда ты палила в Короля Хуана Рамоса, о чем ты тогда думала? Зачем ты, замочив Макклейна, убила еще и малышку Паулы? Зачем?

Эти слова окостенели в воздухе, словно схваченные ядовитым паром, который вдыхала и выдыхала Аврора. Мне казалось, я могу взять их и сломать в ладони, как сухие прутья. По языку разлилась ядовитая горечь.

«Зачем ты, замочив Макклейна, убила еще и малышку Паулы? Зачем?»

Я видела сохнувшие на агаве платьица. Я воображала, как тоненькие ручки-прутики пролезают в их узенькие проймы. Платьица почти высохли и вспархивали на горячем ветру. На земле рядом с агавой валялись игрушечное ведерко и игрушечная метла.

«Зачем ты, замочив Макклейна, убила еще и малышку Паулы? Зачем?»

Кровь благоухала розами.

«Зачем ты, замочив Макклейна, убила еще и малышку Паулы? Зачем?»

Я закрыла глаза и стала молиться за радио. Я молилась за песню, которую без конца слушала по радио в Акапулько. Я слушала ее, убирая дом. Я слушала ее на берегу. Я слушала ее на катере с прозрачным дном. Я слушала. Я слушала. Я слушала наркобалладу, посвященную Королю Хуану Рамосу.

Воскресным утром тюрьма проснулась рано – узницы начали готовиться к приходу посетителей. Женщины красили ногти, собирали волосы, плели косы, раскручивали огромные бигуди, на которых спали всю ночь. Даже те, кого никто никогда не навещал, на всякий пожарный прихорашивались.

О чем все знали, так это о том, что очередь на вход в женскую тюрьму была короткой, а очередь на вход в мужскую тюрьму была длиннющая и растягивалась по меньшей мере на десять кварталов. Приходилось стоять по много часов, чтобы попасть внутрь.

Об этом мне сообщила Луна.

– Вот тебе и вся наука, – сказала она. – Никто не навещает женщин. Все навещают мужчин. Что еще нужно для понимания мира?

По правилам женской тюрьмы сначала во двор впускали посетителей, а через полчаса к ним выпускали заключенных.

В одиннадцать мы выстроились в коридоре перед дверью во двор. Я была зажата в очереди между Луной и Джорджией. Я слышала, как у Джорджии во рту щелкает ком жевательной резинки.

– У тебя еще жвачка есть? – спросила я.

Я не чистила зубы с самого ареста.

Джорджия вытащила из кармана джинсов розовую подушечку и дала мне.

– Спасибо.

– Держись за свои молитвы, – сказала Джорджия. – По воскресеньям сюда сползаются все известные человеку религии, и каждая норовит оприходовать твою душу.

Двор изменился до неузнаваемости. Он походил на ярмарочную площадь. Посетители были одеты в красное и желтое. Им не разрешалось приходить в синем и бежевом, чтобы они не смешивались с заключенными.

Кругом передавались из рук в руки корзины с едой, подарки в ярких обертках. На скамейке ждали своего часа четыре монахини в белом облачении. В толпе шныряли дети. Не хватало только продавца шариков и тележки с сахарной ватой.

Обшаривая взглядом мешанину скучных арестантских цветов и пестрых посетителей, я искала маму.

Я ее не находила.

Она не пришла.

И тут я заметила направлявшегося ко мне отца. Я рванула к нему сквозь заросли джунглей.

Я пробиралась под папайями, разрывая попадавшуюся на пути паутину и распугивая игуан.

Я купалась в аромате цветов апельсина.

Это был не отец.

Мария раскинула руки, и я увидела на ее предплечье уродливый круглый шрам и большую вмятину от маминой пули. Еще я увидела тонкий шрамик на ее верхней губе.

Мария заключила меня в объятия и поцеловала в щеку.

Впервые в жизни я подумала: «Благодарю тебя, папочка. Благодарю тебя, папочка. Благодарю за то, что блудил и подарил мне Марию».

Я отвела Марию в сторону. Все скамейки были заняты, и мы сели прямо на цемент, прислонившись спинами к стене мужской тюрьмы.

Луна общалась с монахинями. Джорджия и Виолетта беседовали с женщиной в сером деловом костюме. Авроры нигде не было видно.

– Ты хотя бы в безопасности, – произнесла Мария.

Мария рассказала мне, что ее матери нет в живых. Сама она пряталась в норе и слышала автоматные очереди, изрешетившие ее дом и тело ее мамы.

– Меня спасла нора. Вообрази, нора кого-то спасла.

– Меня она тоже однажды спасла.

– Деревья и трава были захлестаны маминой кровью. Я знала, если я посмотрю вверх, небо тоже будет в ее крови. Луна покрыта ее кровью. И это навсегда.

Я стала гладить Марию по голове, проводя ладонью от темени к шее. Она дрожала.

– Я много дней боялась выйти. Я видела, в небе кружили грифы.

– Да.

– Я слышала, как шуршат муравьи.

– Да.

– На пятый день у меня все до того пересохло, что даже слезы уже не текли.

– Да, конечно.

– Мне было страшно одиноко.

– Да.

– Я слышала, один из бандитов сказал: «Будь благодарна, что мы тебя просто пристрелим. Могло быть и хуже».

– Да.

– Мама знала, где я, и сказала: «Стреляйте».

– Да, говори, говори еще. Выговаривайся, – подбодрила ее я.

– Я провела в норе много дней. Когда я смотрела вверх, небо было в крови.

– А что ты сделала потом?

– Я побежала к твоей маме. Что еще я могла сделать? Куда еще мне было идти? Она меня напоила-накормила и уложила в твою постель.

Я притянула Марию к себе.

– Здесь такая холодная земля, – сказала она.

– Да, здесь даже солнце холодное.

В этот миг с неба вдруг посыпалась стеклянная пыль. Звездная пыль.

Все запрокинули головы.

Говор смолк.

Дети подставляли ладошки и ловили сверкающие кристаллы. Земля и все поверхности покрылись стеклянным снегом.

Вулкан Попокатепетль кинул на нашу тюрьму облако пепла.

Во двор вышла одна из старших надзирательниц и объявила, что посетители должны покинуть тюрьму, а заключенные – зайти в помещение. В вулканическом пепле были микроскопические осколки, которые могли повредить легкие и глаза.