Люси Китинг - Не проспи любовь

Когда я была в седьмом классе, моя двоюродная сестра Джейн приехала к нам в Нью-Йорк погостить. Осенью Джейн начинала учиться в Барнард-колледже, но практика у нее была за месяц до заселения в общежитие. И за этот месяц она почти свела меня с ума. Брала у меня книги почитать и возвращала их с крошками на страницах. Вся раковина в ванной была в ее волосах. И у нее было около восьми тысяч ограничений в питании. Например, Джейн была пескетарианкой [17] Нестрогая форма вегетарианства, отказ употреблять в пищу мясо теплокровных. , но рыбу ела, только если та была убита гуманно. Я живо себе представляла, как Джейн интересуется у официанта в модном французском ресторане: «Прошу прощения, а как умерла эта рыба? Ее милосердно усыпили под приятную симфоническую музыку? Или она умерла своей смертью, увидев рыбацкую лодку, – от сердечного приступа или из-за аневризмы [18] Опасная медицинская патология: расширение части сосуда, чреватое кровоизлияниями. сосудов мозга?»

Глядя на Макса, я представляю, что мое сердце – как раз такая рыбка. Сколько раз моему сердцу придется разорваться, прежде чем Макс оставит меня в покое? Я представляю, как мое сердце плывет по течению с другими маленькими сердцами, а потом стайка попадает в сеть и начинает прыгать и извиваться в ней.

– Так каков же новый план? – спрашивает Макс; вид у него, как всегда, спокойный и сосредоточенный. Терпеть этого не могу. Вот мне кажется, что я сижу рядом со своим парнем, с парнем, которого я прекрасно знаю и целовала уже тысячу раз. А вот передо мной уже идеальный Макс, Макс, которого я почти не знаю, Макс, которого я даже не могу поцеловать. Ненавижу непостоянство. Я так устала думать обо всем этом. Мне хочется, чтобы день поскорее закончился, чтобы можно было пойти домой и зарыться в настоящее, не «облачное» одеяло, уснуть и всеми силами постараться сделать так, чтобы сегодня мне приснился кто угодно, но не Макс.

– Думаю, нужно разыграть сон, который вы оба видели, – говорит Петерман. – Чтобы вы вошли в правильное состояние. Если во сне вы ходили на бейсбольный матч, сходите на настоящий матч и постарайтесь сесть на те же места. Если плавали, идите в бассейн. Попытайтесь одеться и вести себя в точности так же, как во сне.

– Зачем? – требовательно спрашиваю я и понимаю, что похожа на капризного ребенка. Но ничего не могу с собой поделать. План Петермана мне не просто не нравится. Я готова отдать все, чтобы только его не выполнять. Это сущая пытка.

Петерман снимает очки и начинает протирать их бледно-голубым платком.

– Нам требуется информация. Сведения, в которых мы будем разбираться. Мне нужно, чтобы вы освежили у себя в сознании воспоминания и образы, прежде чем снова спать в капсулах.

– Конечно, – соглашается Макс. – Но, боюсь, у нас слегка ненормальные сны. Не уверен, что мы сможем вспомнить все детали.

– У меня все записано, – говорю я. – Но я и без записей ничего бы никогда не забыла. – Последняя фраза звучит как оправдание, но Макс, кажется, этого не замечает.

А вот Петерман в изумлении поворачивается ко мне.

– Ты ведешь дневник снов?

Я киваю.

– Элис, эти сведения мне бы очень пригодились еще в самом начале, – говорит он. – Почему ты меня не проинформировала?

– Потому что это личное, – говорю я и скрещиваю руки на груди.

– Твои записи могли бы стать важнейшим источником информации для нашего эксперимента и для науки.

– Цель эксперимента связана не только с наукой… – Не знаю почему, но мне вдруг хочется плакать. Он меня не понимает. – И мои записи вы не получите, ни вы, ни ваши помощники. Мы с Максом воспользуемся ими как сценарием, но режиссером буду я сама.

Макс сочувственно смотрит на меня.

– Элис, все хорошо, – говорит он. – Никто не отнимет у тебя твой дневник. Так ведь, доктор Петерман?

Петерман закусывает губу, но кивает.

– Согласен, но у меня тоже есть условия. Вы отправитесь в подходящее место, разыграете там сон, а потом вернетесь в лабораторию и проспите в ней всю ночь. Больше никакой дневной дремы.

– Всю ночь? – хором спрашиваем мы с Максом. Голос у меня вдруг стал тонким и тихим, как у мультяшной мышки, а у него, напротив, ужасно громким.

– Всю ночь, – твердо произносит Петерман. – Если для вас это все и вправду так важно, как вы говорите, проблем возникнуть не должно.

Макс косится на меня.

– Мне кажется, главный вопрос в том, какой сон мы выберем, – говорит он. – Вряд мы ли сможем слетать в Таиланд и обратно.

– Не знаю, – говорю я. – Нам не подходит такая экзотика, как Таиланд, но нужно что-то поинтереснее сна про красный зонт. Что-то необычное, но доступное.

Макс мгновение смотрит в окно и думает. А потом улыбается.

– Кажется, я знаю место, которое нам подойдет.

В то лето, когда мы с папой жили в Риме, мне ужасно хотелось побывать в Венеции. Папа не соглашался туда ехать даже на пару дней – мол, как и Пиг-Бич, это просто приманка для туристов, к тому же летом там все равно особо не погуляешь. Но я была просто очарована этим местом. Венеция совсем не похожа на другие города, там старинная архитектура и кругом вода.

– Ну, поехали, – упрашивала я, – там надо побывать, пока она не затонула. – С этим аргументом папа поспорить не смог, хотя и пробурчал что-то о подводном туризме.

Если не считать толп иностранцев, город оказался еще чудеснее, чем я себе представляла. Особенно мне понравилось, что здесь очень легко было представить, как Венеция жила сотни лет назад. В моем случае побывать в Венеции значило с головой окунуться в атмосферу, которую лишь частично передавали картины в моих любимых музеях. Вода, заливающая ступеньки церкви во время прилива, голуби на площади Святого Марка, лодки, привязанные вдоль каналов. Не трудно было вообразить венецианцев, устраивающих великолепные вечеринки в своих палаццо, и гостей, съезжающихся на гондолах.

Изабелла Стюарт Гарднер, посетившая Венецию в девятнадцатом веке – а в девятнадцатом веке этот город выглядел так же, каким его увидела я, – судя по всему, по уши влюбилась в это место. Когда она вернулась домой, в Бостон, она даже выстроила себе палаццо – дворец, и заполнила его картинами от пола до потолка. По-моему, я в жизни не видела ничего прекраснее: четырехэтажный дом в венецианском стиле, а внутри – большой цветущий сад под стеклянной крышей.

– Изабелла Стюарт Гарднер много путешествовала по миру, общалась с художниками, музыкантами и писателями – у нее был, пожалуй, самый широкий круг знакомств в Соединенных Штатах, – вдохновенно рассказывает Эммет Льюис, показывая нам с Максом музей. Эммет был гостем на ужине, который устроили родители Макса в тот вечер, когда я к ним ворвалась. Он мне сразу понравился дружелюбной улыбкой и красивым костюмом. Оказалось, что он директор музея Изабеллы Стюарт Гарднер. – Ее любимым местом в Венеции было палаццо Барбаро, где она жила какое-то время. Определенно, это здание – попытка воспроизвести что-то подобное, – Эммет обращает наше внимание на замысловатую архитектуру.