Лора Барнетт - Три версии нас

Джим подумал об этом в тот день, ровно год назад, когда уезжал от Хелены — от осколков разбитых ею тарелок на полу, от выжженной пустыни, в которую превратились их отношения, их любовь, — подумал и только тогда ощутил всю тяжесть принятого им решения.

Но по мере приближения к Лондону — а значит, к Еве, к их долгожданной совместной жизни — Джим ощущал, как печаль его слабеет. «Интересно, отец чувствовал себя так же, когда уезжал вместе с Соней? — думает он сейчас. — Но он тем не менее вернулся, а я — нет. Значит ли это, что Льюис был лучше меня?»

— Прости, Джим. За резкость.

Джим на мгновение забыл о присутствии Синклера. Он поднимает голову и видит сокрушенный взгляд отчима. Трясущимися руками Синклер ставит чайник на подставку. Джим никогда не слышал от него ругательств.

— Неважно. Что я могу сделать?

Джим неосознанно повторяет фразу, сказанную Евой на кладбище. Он заглядывает в гостиную через проем для подачи блюд в надежде увидеть ее. Он помнит о ней всегда, но время от времени ему надо видеть Еву, чтобы убедиться: ниточка, связавшая их с первой же встречи в Кембридже, не порвалась. Джим до сих пор помнит, как прекрасна она была в тот день, ее внимательный взгляд и безукоризненную осанку.

Наконец он находит взглядом Еву — та протягивает тарелку с пирогом незнакомой пожилой женщине. Ева стоит спиной к нему, но, почувствовав на себе взгляд — или испытав то же, что и Джим, — оборачивается. «Вместе с тобой я могу вынести все, — беззвучно говорит он ей. — Будь со мной».

Ева едва заметно улыбается ему в ответ, как будто просто отвечает: «Да».

Белла Херст возникает в жизни Джима в прохладный сентябрьский день, когда на улице ясно и безоблачно, а лужи на детских площадках еще не просохли после ночного дождя.

Семестр вот-вот начнется: в классах пахнет краской, а паркет в актовом зале сияет свежим лаком. В коридорах царит тишина — мальчики появятся только завтра, — и Джим неторопливо наводит порядок в классе для рисования, расставляя по полкам банки с тушью и маслом. Он наслаждается покоем; скоро здесь вновь воцарится шум и гам.

— Мистер Тейлор?

В дверном проеме Джим замечает девушку — позднее он поймет, что та на самом деле старше, чем показалось вначале, — которая как будто не решается войти.

Он смотрит на нее против солнца, свободно проникающего сквозь свежевымытые окна и заливающего своим светом мольберты, парты, растровые экраны, — и видит только ее силуэт. Шапка кудрявых волос, широкая белая юбка. Легинсы и высокие ботинки. Кожаный рюкзак, переброшенный через левое плечо.

Джим откладывает в сторону коробку с красками. — Да?

— Белла Херст.

Она протягивает ладонь, он делает то же самое. Рукопожатие у девушки крепкое.

— А, это вы, — произносит Джим.

— Вы меня не ждали?

— Ждал. Ну, я знал, что вы должны прийти. Но я…

Джим хочет сказать: «Я не представлял себе, что вы так безрассудно молоды».

В августе ему позвонила Дейдра, секретарша Алана: Джерри, заместитель руководителя отделения, в котором работал Джим, в отпуске упал во Франции с велосипеда и сломал ногу, теперь ему ищут замену. Много времени это не заняло: через несколько дней Дейдра позвонила вновь с известием о том, что новый преподаватель найден. В это время Джим и Ева собирались вместе с детьми в Корнуолл — Пенелопа и Джеральд позвали их на две недели в свой летний дом неподалеку от Сент-Айвз. Когда раздался звонок, Ева стояла рядом с ним в прихожей и укоризненно смотрела на часы, поэтому Джим запомнил имя — Белла Херст — и выбросил разговор из головы.

— Называйте меня Джимом, — говорит он. — Мистер Тейлор я только для мальчиков.

— Хорошо, Джим.

Белла отступает на шаг, снимает с плеча рюкзак.

— Проведете для меня обзорную экскурсию?

Он водит ее по классу, демонстрирует содержимое полок и ящиков, учит включать проектор, показывает, где хранится грубая бумага, предназначенная для младших, а где — ватман для шестиклассников. Она старше, чем показалось сначала (Джим принял Беллу за ровесницу Дженнифер), на самом деле ей, наверное, лет двадцать пять. На голове у нее копна темных волос, и, присмотревшись, Джим замечает, что глаза у Беллы разного цвета — один голубой, другой почти черный.

— Как у Дэвида Боуи, — говорит она. Джим как раз включил проектор, и на дальней стене появилось искаженное изображение «Подсолнухов» Ван Гога.

— Что?

— Я про глаза. У Боуи они такие же странные — голубой и черный.

— А-а.

Джим выключает проектор, и цветы исчезают со стены.

— Вообще-то я не…

— Не всматривались? Я знаю. Мне просто нравится говорить людям, что у меня есть что-то общее с Боуи.

Джим кипятит воду в старом, испачканном краской чайнике, который хранится на дальней полке, заваривает чай. Они сидят на высоких стульях перед партами, образующими полукруг со столом Джима в центре. Белла рассказывает о себе: среднее образование получила в Кэмбервелле, бакалавром стала в колледже Святого Мартина, а магистром в Королевском колледже. Она арендует мастерскую в Пекхэме, а живет в сквоте, самовольно захваченном старом здании в Нью-Кросс. Джим инстинктивно ежится, представляя себе щели в полах, мышей и текущую крышу, а позже будет ругать себя за мелочность. «С каких это пор, — подумает он, — ты стал так откровенно буржуазен?» По городу Белла ездит на велосипеде; раньше никогда не преподавала (ее учитель в Королевском колледже, школьный приятель Алана, рекомендовал Беллу на это место); и от всей души осуждает платное образование. Прихлебывая чай, она говорит с улыбкой:

— Вероятно, это прозвучало лицемерно.

— Не без того.

Джим допивает в неловком молчании, не зная, что сказать этой девушке — или женщине — кудрявой, в мешковатой одежде, тараторящей со скоростью пулемета и легко меняющей темы разговора.

— Но, наверное, не стоит об этом распространяться.

Белла отставляет свою чашку.

— Да. Скорее всего, вы правы.

Она достает из рюкзака пачку табака.

— Свернуть вам? Джим улыбается.

— Я сам, если не возражаете.

Они выходят на пожарную лестницу, где Джим и Джерри обычно устраивают перекур на утренней перемене, собираясь с силами перед встречей со следующей партией скучающих подростков. Джим пришел к выводу: ребята просто не понимают, как им повезло; какая это редкая удача — учиться в такой школе, с башенками из красного кирпича, вековыми дубами и широкими газонами. Отцы этих мальчиков — банкиры и адвокаты: лощеные, при деньгах и титулах, они становятся богаче с каждым месяцем благодаря усилиям Маргарет Тэтчер.

Искусство, с точки зрения большинства учеников Джима, лишено смысла. Для них это всего лишь способ беспечно провести время с красками и ножницами в руках, прежде чем вернуться к серьезным вещам — экзаменам по математике, дискуссиям об общественном устройстве и тренировкам по регби. Но всегда находятся мальчики — один или двое за год — непохожие на других, которые смотрят на натурщицу (стареющую актрису, полностью одетую), потом склоняются над своими рисунками, и под их карандашом изображение на бумаге оживает. Ради таких мальчиков Джим встает рано утром, повязывает галстук и приводит в порядок прическу. Ради них — а также ради Евы, Дженнифер и Дэниела — он способен вечером остановиться на пятой порции и не ждать, когда после шестой или седьмой к нему придет сладкий, стирающий память сон.