Мария Лабыч - Сука

– Одна на всех?!

Сотник запальчиво огрызнулся:

– И такие летят еще три наших «сушки» полные. Входят в разворот – и ннна! Пжэу, пжэу, пжэу, всех их на хуй подряд уделывают.

– Десять не хотел?

– Чего?

– Десять «сушек», говорю. Плюс к арте.

– Та не. Мне хватит трех…

– То да, то точно. Только далеко не отходи. Танки тут тебя на двоих с твоей эрпегешечкой уже взгрели – так самолеты сверху подровняют. Трех тебе хватит выше головы.

Посыпал уже известный нездоровый гогот.

– Че, слив? – сочувственно уточнил Шапинский.

– Пехота! – презрительно обозвал командира боевой операции Довгань.

– Куда поперли? И на хуй столько? – серьезно вслух поразмыслил Котов.

Он по-прежнему смотрел вслед колонне в бинокль. Та успела завалиться за горизонт. И вот уже ничего, кроме белеющей кромки холма да остатков черной выхлопной солярной мути.

Веселье смыло. Я среди других с трудом вернулась к реальности.

– Заняли оборону. Укрепили новую линию соприкосновения. У кого еще остались вопросы насчет окружения? – желчно отозвался Гайдук.

Ему тоже было не до шуток.

– У меня, бля, к тебе вопрос. Ты че? Ты ж первый звал назад, – оборвал его Котов, не отрываясь от бинокля, и передернул: – Вертаемся! Пройдем огородами!

Гайдук ответил твердо:

– Когда я звал, этих там не было. Не так?

– Короче. Ладно. Справляй бла-бла пореже.

– Че, думаете, было бы? Ну, если б это… засекли? То че? – с проникновенной наивностью вопросил Шапинский.

Я ясно вспомнила рисунок гусениц, каждый сцепленный с соседним шагающий сегмент. Отчетливо, как на картинке. Представила мизерный градус, на который отклоняется машина от основного пути… Десяток лишних метров. Секундное дело. Всех и разом.

Встала тишина, отчетливее потянуло сырым холодом с полей. Взводный снова приник к биноклю.

– Ты гля! – вдруг чем-то воодушевился он и передал бинокль мне.

Удушливые черные клубы осели наземь. Руки мои еще тряслись, я долго не могла «поймать» картинку. Справилась кое-как. Как только отлично детализированные сосны, холм, дорога и кладбище перестали нырять и метаться, взводный спросил нетерпеливо:

– Видишь? Ну?

И я увидела. В углу обзора необъяснимо отчетливо видны были качели. Две крохотные былинки с поперечиной. Как – непонятно, но аттракцион Песково, лежащего в долине, был виден и отсюда.

– Ну?! – нетерпеливо добивался Котов.

– Атас. Это же качели.

– То-то. Те самые. Как на ладони.

Я передала бинокль дальше.

– Живучие, блядь.

– Хрена. Это неспроста, – кивнул сам себе Котов. – Те, кто по нам вчера долбашил, не ошиблись. Песково накрыли, а меточку себе портить не стали. До будущих времен. И наводчик без надобности. Сводились сто пудов по этой хрени.

– Зачем?

– Зачем? Вот это вот вопрос. Понятия не имею. Жалко, раньше не допер. Снести бы эту диснеевскую виселицу на хрен.

– Как снести?

– Тупо. Свалить столбы.

Он сплюнул с досады.

– Поздняк метаться. Теперь что? Нас там уже нет, – влез между нами Сотник. – Ну, ходу, что ли? На Удачу. Или дождемся следующей роты слонов?

– Ну, это – хуй. Подъем, братва! Отлипли. И ко мне.

Мы скучковались. Котов развернул измученную карту.

– Короче. Вот. Село Розлучь. А вот коровник на отшибе. Там станем до ночи, дальше поглядим.

После такого марш-броска коровник оказался воистину райским местом.

Гигантское сооружение эпохи последних пятилеток, на первый взгляд, имело досадный недостаток: в нем не было крыши. Очевидно, в свое время местные находчиво использовали ее для нужд отопления, не обременяя себя лесозаготовкой. Но размеры коровника оказались таковы, что мы все же обнаружили сухое и теплое пространство под полноценным навесом. Здесь хранилось душистое сено. Я не помню, как провалилась в копну, сразу оборотившуюся пустотой, и только запах трав лишь несколько секунд покачался передо мной пятнистым мелким разноцветьем.

Не надо. Я не хочу того, что сейчас будет. Еще не помню чего, но желаю именно наоборот: пусть это твердое станет сном, а явью останется теплая пустота перед закрытыми глазами.

– Вставайте.

Нет, я не хочу.

– Эй, да давайте же, вставайте!

Что? Когда? Оно. Проснулась.

Голод. Он проснулся секундой раньше меня, и зевала я сведенным ртом, полным слюны. Продрав глаза, выбралась из сена. Одеваться не требовалось: все, в чем я была, включая ремень и обувь, ночевало на мне.

– Эй, поднимайтесь! Ну?

Сотник. Обеспокоен.

– Что надо? Я так спал! – мечтательно сказал Шапинский.

Сотник хмурился молча. Безмолвный мятый Котов имел вид ребенка не старше двух лет, не понимающего происходящего и не нуждающегося в понимании. Подозрительно озирался Гайдук. Один Довгань бодро жестикулировал, показывал на длинное окно, заколоченное фанерой, с большой рваной дырой посередине. В дыре были видны несколько хат и задний двор.

Он сипел таинственно:

– Давайте, шевелитесь! Старуха встала.

– Какая, на хуй, старуха? Ну и что?! Ты щас в зуб выхватишь. Отвали!

– Вон!

По двору действительно прошла с ведром бодрая бабка в фуфайке и скрылась за низкой дверью сарая.

– И?

– В хлев пошла. Там корова.

– И?! – Я наряду с другими начала терять терпение.

Старуха не стала ждать всеобщего прозрения, деловито выкатилась из сарая и скорым шагом двинула прямиком в нашу сторону. Одновременно очнулся Котов.

– Если спалит, поднимет хай, – ровно сказал он и еще секунду оставался неподвижен.

Потом громко зевнул и шепотом скомандовал:

– Налево, бегом! Шмотки собрать до последней. И чтобы тихо. Убью.

Мы передислоцировались. Наблюдение за объектом продолжилось сквозь щель из дальнего помещения. Рисковали не успеть. Но бабка переоценила свои возможности, не выдержала собственного бега и на ходу вцепилась в радикулитный бок.

– Лечись, мамаша, – прошептал Шапинский сочувственно. – Чего ей надо?

Старуха разогнулась и несмело покачала закостенелыми бедрами, как школьный физрук на пенсии.

Довгань оглушительно просвистел:

– Сено брать. У ней там корова.

– Ты что, сквозь стену видишь?

– Блядь, я свой сидор забыл! – растерянно сказал Шапинский.

– Где?!

– Да это…

Тут бабка добралась до места. Прямо перед входом она вдруг свернула, с набега взобралась на небольшой дощатый настил с опорой на подоконник. Постанывая, сняла фанерный щит окна и таким своеобразным образом проникла в наш коровник мимо двери. Дверь, верно, существует для гостей вроде нас, заколочена намертво. Мы притихли. Если снаружи нам было бабку видно, то изнутри о происходившем оставалось судить по звукам.

– Лезет…

– Тс-с-с. Заправится и свалит.

Два-три шороха – и установилась подозрительная тишина. Кто-то вошел. И не вышел. И стих, будто притаился, как и мы.