Мария Лабыч - Сука

Котов дернул ртом, нелепо помотал моей находкой, не зная, как следует поступить. Тихо заблеял смешком Довгань.

– Попробуй только. Бивни плюнешь, – шепнул ему сквозь зубы Котов и поднял голос: – Взвод! Вперед, небыстро. Под ноги смотреть. Шаг в шаг, двинули!

Сотни долгих шагов в тишине по дороге, усеянной лепестками цветов. Хруст под ботинками. В этом хрусте – глухое эхо того, что подробностями пухло в голове и ярче, и отчетливее стократ.

– Ну ты красава, Кот! – шагая чуть в стороне от других, громко похвалил Гайдук.

– Чего тебе?

– Ай, молодца. Сусанин, блядь. Завел соратничков в могилки.

– Заткнись и шлепай молча, гнида.

В спокойствии Котова звучала необоримая усталость.

– Ага. До первой садки…

– Не понял. Чего доебался?

– По трупам – это что! Это ладно. Тем ребятам уже параллельно. Но что ты лезешь, как по тракту? Белый день кругом. Еще чутка – и нас видать со Спасской башни станет! Если сейчас вдарят, так нам ховаться разве в ямки под покойничков.

– А куда? Здесь негде свернуть, – вяло объяснил Котов.

– Это ты сепарам потом доложишь, повеселишь парней.

– Что предлагаешь? – не сбавляя шага, осведомился Котов.

– Не хрен идти, где негде свернуть.

– Конкретнее.

– Глянь по карте ближний хутор. Лучше заброшенный, тут их валом после перестройки. На худой край чего жилое, помельче, там уж глянем, кто там кто. Да так, чтоб подобраться не во чистом поле. А по леску, по болотцу. Хотя б по лесополосе. На день там станем. Ночью – дальше. Так, в несколько ходок, доберемся. А даст бог – еще и разузнаем чего нового.

– Это от местных-то? Я их инфу в гробу видал.

– Везде люди живут.

– Люди, нахуй. Ты погляди, что мутят, отморозки!

Котов хмуро глянул на кладбище.

– Сами они, что ли? – еле слышно отозвался Гайдук.

– Ты что, гад, мелешь?! А это мы их, что ли?

Гайдук набычился, но взгляда не отвел.

– На что мешать с землей свои могилы? То тебе даже не хата. Назад не поставишь.

– Дебил, это подстава. Сурово, да без жертв среди мирного населения. Типа, это мы. – И резко новым тоном: – Сам, часом, казачок, не местного розлива?

– Кабы так. Мож, уж дома чаек хлебали бы. Сходи с дороги, если хочешь хоть куда-то дотопать.

Гайдук пропустил шаг и отстал, разом оборвав разговор. В усталой тишине послышалось странное размеренное бормотание. Я пошарила взглядом.

– Довгань! Молишься, что ли?..

– Холодно! Холодно. Холодно! – маршируя, на каждые два шага повторял тот.

– Э, Довга. Эй! – попытался остановить его Сотник.

Тот не дал себя задержать, вывернулся и, бубня и чеканя шаг, ушел вперед.

Тем временем кладбище стекло нам за спину, замкнулось высокой поваленной оградой. Сразу за ней стояли три нетронутых свежих холма без крестов и дальше – черный сплошной частокол неснятых подсолнухов. Свернутые на сторону под одним углом крупные головы их глядели в землю.

Котов приостановился и гаркнул внезапно:

– Взво-од! Рули в подсолнухи.

– Что, больной?

– Кот! Там хрен пройдешь, гля, сосны!

– Молча. Бегом, блядь! Повторять не буду. – Он втянул голову в плечи и свернул первым.

И вовремя. Мистически вовремя, настолько быстро все произошло. Только мы влезли в эти несгибаемые будыли, оглушенные грохотом скрюченных черных листьев, наждачной обсыпью стеблей и собственным матом, как по нашей цветочной дороге из-за холма пошли танки. Живые и тяжкие, невероятные, как в кино. Рев двигателей скоро-скоро заткнул последнюю глотку, тогда мы рассмотрели их предельно близко. Четырнадцать «шестьдесят четвертых» без знаков в тринадцати шагах от носа.

– Мамочки…

– Ухо в землю. Лежать, блядь.

Мы вросли в сыру матушку на добрую треть. Рослые лысые стебли не могли быть сколько-то серьезным укрытием. Меня свело в дугу от чуть приподнятого лба до пальцев ног. Под локтями в лунки быстро набежала вода, но холод уступил место горячей тонкой дрожи.

Машины бодро текли мимо нас на Песково. Моторы стрекотали невероятным стальным грохотом, он все глубже давил меня в грязную жижу. Я ребрами чувствовала судорогу земли, она вползала мне в мягкий низ живота холодом, похожим на ужас.

Склизкий пот стал липким, как клейстер, в кишках крутануло. Словно спутались, смялись в голове все доводы рассудка. Не передать, как мне хотелось вскочить и рвануть бегом в голое поле. Во весь рост. Так надо. Прочь. Пусть заметят. Меня, всех, похуй. Пусть стреляют. Только бы дальше, дальше, дальше от этих стальных туш!!! Полной пятерней я врылась в грязь и не отпускала. Хотела зажмурить глаза, вместо этого… восемь. Девять. Десять! Одиннадцать! Сколько еще? Меж пальцев скользила земляная каша, под ногти лезли мелкие камни. Глубже. Господи! Не веря себе, я всеми силами цеплялась за землю.

Но все. Последний корпус хаки, и на нем – оранжевая лампочка «конец колонны». Все, все. Все стихло. И вдох и выдох сквозь оскал, чтоб успокоиться.

Эхо моторов волнами еще возвращалось из-за холма и, наконец, совсем пропало. Мы по-прежнему лежали, только головы решились приподнять. Остервенело кашлял, давясь слюной, Шапинский, придушенный черным смогом.

– Блядь!

– Че, усрались?

– Ну нихуя себе! Сколько?

– Четырнадцать.

– Сколько?!

– Я насчитал шестнадцать.

– Ага. Двадцать не хочешь?

– Моргал, братишка, часто. Ошибочка вышла. Четырнадцать.

– Так, мож, то мы? Братва! Так, може, наши?

– А-ха-ха! Бегом марш! Недалеко ушли, еще догонишь.

– Надейся, «наши». Прут без знаков с востока. Так ходит всем известно кто, всем известно откуда. Громко и без здрасьте.

– С чего ты взял?!

– А то кто? Кумекай.

– А старье-то, старье! Экономят, блядь, на союзниках.

– Детка! С тебя того старья хватит выше макушки.

– Нам бы сейчас эрпегешечку. – Сотник вывалился из темы и мечтательно поцокал языком.

Сжатая зубами спичка протанцевала к другому углу рта. Потом он пристроил на плече утопический гранатомет, склонился к плечу и сладостно стрельнул вслед колонне.

– Тщча-у… (секунда… две…) ба-ба-бах!

От удовольствия Сотник зажмурил и второй глаз.

– И че?

– Че. Попадание. Поставил замыкающего на гуслю, – не снимая «орудие» и продолжая щуриться в его «прицел», весомо заявил он. – Заперто, братва. Начинаю разбирать на запчасти.

Он снова склонился к плечу.

– Ну и что? – заинтересованно влез Шапинский, вглядываясь из-за плеча Сотника в пустоту «замыкающего на гусле».

– Ну и кранты тебе, герой, – подбодрил Сотника Довгань, – твой поврежденный поворачивает башню…

– Хрена вам, – невозмутимо продолжая прицеливание, отозвался боец. – Слишком близко под выстрел.

– Ну, тогда головной, тому как раз. Наводится… Короче, уделывают тебя как котенка.

– А хрена «уделывают». Тут у меня арта в кустах. ПТ САУ топ-левела.