Джонатан Троппер - Дальше живите сами [litres]

— Что смотрите? — говорит она. — Мы поругались.

— Насчет чего? — интересуется Венди.

— Не ваше дело. — Мать встает и направляется к лестнице. — Похоже, мигрень начинается. Я прилягу ненадолго.

— Э-э, а как же твой принцип: в семье нет тайн?

Вопрос Венди останавливает маму у подножия лестницы. Опершись на перила, она кивает, точно нашла подтверждение собственным мыслям. Потом поворачивается к нам. В глазах у нее стоят слезы.

— Мы мало похожи на настоящую семью, — говорит она. — Уже очень давно.

Вечер размолвок между влюбленными. Элис распекает Пола за то, что он опять разбередил травмированное плечо. Происходит это наверху, в спальне, но там по-прежнему установлен Серенин монитор, и внизу громко и отчетливо слышно каждое слово. В каморке за кухней Трейси отчитывает Филиппа за то, что он избил Уэйда. Я ужинаю на кухне, а с двух сторон бурлят страсти. Пожалуй, в моем нынешнем бессемейном статусе есть свои преимущества.

Я понимаю и подоплеки этих скандалов: на самом деле Элис злится на Пола за то, что никак не забеременеет, а Трейси подозревает, что Филипп снова переспал или скоро переспит с Челси. Он определенно об этом подумывает. В сущности, Трейси злится на саму себя — за то, что позволила Филиппу сделать из себя идиотку, что закрыла глаза на свой возраст, забыла о суровой и очевидной реальности. Однако обсуждать эти тонкие материи сейчас не время, да и не место. Поэтому обе они выкипают из-за какой-то ерунды, вроде растянутых связок и раздробленных суставов. Короче, сегодня дурная карта легла в этом доме всем до единого. Покоя не жди.

Зато еды за день прибавилось. Нам принесли терияки с курицей, макаронный салат, рубленые яйца и целый поднос с двуслойным печеньем «день-ночь». Ну, когда я еще смогу так поесть? У стола в центре кухни на высоких табуретах сидят Вендины мальчишки, свежевымытые, облаченные в трикотажные пижамки, которые обтягивают их, точно супергеройские костюмы. Еще мокрые, тщательно расчесанные волосы поблескивают, хотя свет на кухне слегка приглушен. Эти мальчишки — идеальная реклама детского шампуня или, вообще, самого детства. Венди пытается впихнуть в них хоть какую-нибудь еду, но их маленькие животики еще бурчат и пучатся от сахарного дерьма, которым я накормил их в луна-парке. Я вспоминаю о Пенни, и сердце сжимается. Я вел себя отвратительно, я обидел ее — поэтому мне больно. Можно, конечно, позвонить, но что сказать ей, кроме того, что мне очень, очень жаль?

Капли барабанят по стеклу, просятся внутрь. Из монитора несутся вопли Элис: «Ты так вообще можешь остаться инвалидом! А ради чего? Чтобы обыграть Стояка Гроднера?»

— Если она разбудит ребенка, я пну ее в жирную жопу, — задумчиво говорит Венди, собирая в тарелку еду для мамы.

— Ты сказала плохое слово! — радуется Райан.

— Нет, мой сладкий.

— Ты сказала «жопа»!

— Жопа — это то же самое, что попа.

— Значит, так можно говорить?

— Только не деткам.

— Почему?

— По кочану, — сердито отвечает Венди. — Такие правила, Райан. Надо просто запомнить.

«Мы тут недели не пробыли, а ты уже ввязался в две драки! — кричит на Филиппа Трейси. — Тебе вредно тут находиться».

В обоих диалогах мы слышим только женские голоса. Как истинные Фоксманы, Пол и Филипп отвечают тихо и односложно. Когда на нас нападают, мы тут же стоически прячемся в раковины. А раковина рассчитана на одного. Джен от этого страшно бесилась. Чем больше она вопила, тем дольше я молчал — иногда часами. Возможно, если бы я тоже вопил в ответ, наша жизнь сложилась бы иначе. Может, ругань — это такая неведомая мне форма супружеской дипломатии.

В конце концов хлопает дверь каморки, и свет на кухне, помигав, гаснет окончательно. В полумраке Филипп топает прямиком к холодильнику, достает из морозилки пакет со льдом, садится напротив меня и, вздрогнув, прикладывает его к раздутой кисти.

— Дерешься ты часто, но так толком и не научился, — замечает Венди.

— Наверно, я что-то сломал.

— Точнее, разбил. Сердце Трейси.

Филипп тяжело, исподлобья смотрит на Венди:

— Все язвишь? Неужели не надоело?

Хлопает другая дверь — наверху. Свет зажигается. Из монитора доносится плач Серены.

— Жирная сука! — бормочет Венди.

— Ты сказала плохое слово! — обалдев от счастья и ужаса, кричит Райан.

— Сука — это тетя-собака, — отвечает Венди уже за порогом кухни.

— Шука! — радостно повторяет Коул.

Впервые отец выругался при мне, когда мы с ним устанавливали в гараже таймер для поливальных установок. Во рту у него была отвертка, в руках винтики, и тут он уронил на пол какую-то шайбочку. Она, позвякав, докатилась до канализационной решетки, куда стекает лишняя вода, и проскочила меж прутьев вниз. «Вот хрень!» — смачно сказал папа. Мне было лет восемь. Я так хохотал, что потом ребра болели.

Пол молча входит в кухню и тоже лезет в морозилку. Но единственный пакет со льдом уже у Филиппа, поэтому Пол берет кусок мороженого мяса и, засунув его под рубашку, прикладывает к плечу. Прислонившись к холодильнику, он на секунду закрывает глаза. Я сижу между ним и Филиппом, подозрительно невредимый.

— Я больше не могу здесь. — Пол идет к двери.

— Тебе сейчас нельзя вести машину, с таким плечом, — говорит Филипп, вставая. — Я тебя отвезу.

— Мне повезло. — Пол скрывается в прихожей.

— Вот жопа, — говорит Филипп.

— Жопа — это попа, — живо откликается Райан.

— Йопа, — повторяет Коул. — Шука. Йопа. Деймо.

Филипп серьезно рассматривает наших племянников.

— Приятно видеть наше положительное влияние на младшее поколение. Может, стоит нас стерилизовать?

— Я уже опоздал, — отвечаю я.

— Верно. Я забыл. — Он шарит по карманам, ища ключи. — Всем спокойной ночи.

— Погоди! — Я выхожу вслед за ним в прихожую, где на пороге ждет Пол. — А как же шива?

Мы все втроем смотрим на пустую гостиную, где перед камином стоят в рядок пять пустых стульчиков.

— Ты справишься, — говорит Пол. — Только кивай и улыбайся.

— Не оставляйте меня одного!

Филипп закидывает сигарету из пачки в рот и прикуривает от толстой, принесенной для шивы свечки. Мне это кажется кощунством, но думаю, папа не обидится.

— Дождь хлещет как из ведра, — говорит Филипп. — Держу пари, что никто сегодня уже не явится. Поехали с нами?

— А вдруг гости придут?

Филипп достает из ящика блокнот и ручку и быстро пишет:

Шива отменяется ввиду дождя.

Заходите завтра.

Домоуправление

Он прикрепляет листок снаружи у двери под дверным звонком и говорит:

— Проблема решена.

«Липкие пальчики» — гриль-бар в одном из дальних торговых центров на Сто двадцатом шоссе, примерно в миле от гостиницы «Мариотт», где остановилась Джен. Точнее, останавливалась. Сейчас-то она наверняка уже с ветерком едет в Кингстон, а Уэйд, сидя за рулем, вынашивает сценарии страшной мести.